И Ряпасов - Неведомый город
— О, пожалуйста, пожалуйста, мы вас просим, — заговорили все.
— Много лет прошло с тех пор. Великие Моголы владели Агрой и большей частью Индостана, — начал свой рассказ ученый. — Велик и славен был восточный император Шах-Джахан, обладавший несметными сокровищами, чудными дворцами, зелеными садами, стадами слонов и лошадей. Но не столь радовалось сердце Великого Могола обладанию престолом, тысячами подданных, сотнями боевых слонов и всеми доступными человеку сокровищами мира, сколько сладко трепетало при мысли, что оно является властителем дум и обладателем прелестнейшей жемчужины Индии, цветка всего гарема — прекрасной Мумтузы… Повелитель мусульман сам был покорен глазами этой принцессы, названной им «светом мира».
В течение нескольких лет Мумтуза, она же принцесса Hyp-Махал, доставляла отраду сердцу повелителя Востока. Неожиданно явившаяся смерть вырвала красавицу из рук ее мужа и унесла туда, откуда нет возврата. Горе Шах-Джа-хана по любимой жене было безутешно. Сильна была любовь его к Мумтузе, и решил он поставить ей такой памятник, который настолько бы превосходил все другие, насколько сама Hyp-Махал была выше всех женщин.
Шах-Джахан созвал лучших мастеров Индии, предоставил им тысячи рабочих и драгоценнейшие материалы, какие только мог достать. Белый мрамор добывали в Кандагаре, красный гранит привозили из Мейварских гор, карнолин, агат, яшму, ляпис-лазурь — отовсюду.
Почти пятнадцать лет ушло на постройку Тадж-Махала и израсходовано более 25.000,000 — громадная сумма по тому времени. Шах-Джахану удалось воплотить в мраморе свою мечту об образе очаровательной Мумтузы. Он имел намерение на противоположном берегу Джумны поставить такой же монумент из черного мрамора и соединить их мостом, но замыслы его были прерваны возмущением его сына, знаменитого впоследствии Ауренгзеба, свергнувшего своего отца с престола Великих Моголов. Ауренгзеб заточил Шах-Джахана в крепость Агры, и строитель величайшего по красоте сооружения окончил свою жизнь пленником, оставшись верным памяти Мумтузы даже после смерти: перед ее наступлением он в первый и последний раз обратился к преступному сыну с просьбой положить тело его рядом с прахом своей любимой, ненаглядной Нур-Махал.
Путешественники, будучи в восхищении, еле могли поверить, что Тадж-Махал — работа простых смертных. Невыразимая красота этого здания, любующегося водами голубой Джумны, превосходила все виденное до сих пор европейцами. Инженер признался, что ни одно произведение искусства, ни итальянские базилики, ни огромные соборы, вроде Кельнского, Страсбургского или Св. Петра в Риме, ни произведения последних веков не произвели на него такого чарующего впечатления, как неизвестно кем сооруженный Тадж-Магал.
— С этой драгоценностью, — сказал после осмотра мистер Блом, — может сравниться, и то отчасти, мечеть Моти-Месжид, выстроенная Великим Акбаром, мусульманским царем — Соломоном.
Осматривать Месжид было уже некогда. Все поспешили по дороге, усеянной остатками циклопических построек, обломками мраморных колонн, гранитных стен, к саду Шах-лимара, за которым остановился воздушный корабль.
Через сутки «Левиафан» витал уже над Калькуттой, столицей и опорой Британского владычества в Индии. Дождавшись темноты, корабль опустился в развалины одного загородного храма.
Через два часа после спуска путешественники находились в бэнглоу — каменном доме без рам, как и все жилые помещения в Индии. Бэнглоу был окружен тенистыми садами, в которых бананы занимали десятки сажен, а кокосовые пальмы упирались верхушками в самые небеса.
Но возвратимся к нашим героям, присутствующим в качестве зрителей на мусульманском митинге протеста против действий Италии.
— Ну и жара, — говорил доктор, непрестанно отирая пот, крупными каплями выступавший па его красном лице и такой же шее. — Не пора ли нам пойти в свое бэнглоу?
— Нет, нет! — запротестовали дамы. — Мы хотим осмотреть европейский город, тогда и возвратимся все вместе.
— Кстати, и митинг кончается, — проговорил Горнов.
Замечание оказалось верным — митинг кончался, ораторов не было видно, разноцветная толпа зашевелилась и скоро потекла по всем улицам.
— А, мистер Гобартон! — раздался голос доктора: — чем можете нас порадовать? Нет ли каких свежих новостей? — задал он вопрос подходившему англичанину. Все обернулись: на лицах большинства было написано недовольство, только доктор и Березин сохранили свое обычное выражение.
— Новостей никаких нет, доктор, — ответил Гобартон. — Но мистер Блом просил меня передать вам, мистер Березин, — обратился он к инженеру, — его желание видеть вас немедленно.
— Вы не знаете, зачем я понадобился мистеру Блому? — спросил Николай Андреевич.
— Не знаю, — сказал Гобартон, — может быть, он хочет дать вам поручение.
— Хорошо, я иду. Но как же быть с проводником? Ведь вы не имеете намерения возвратиться домой, — сказал он остальным спутникам, — следовательно, проводник вам нужен?
— Да, да, мы еще намерены погулять, — подтвердили все.
— Я вас провожу, — предложил английский инженер. — Я дорогу знаю, — закончил он, странно блеснув глазами, на что окружающие не обратили внимания.
— Вот и хороню, — обрадовался Березин. — До скорого свидания, господа, — заключил он, направляясь с Гобартоном в ближайшую улицу.
Оставшиеся европейцы, насмотревшись на разнокалиберную толпу, двинулись к европейской части города в предшествии рослого индуса.
II. У вице-короля Индии
Два инженера, разговаривая, быстро подвигались вперед среди людского потока. Цветные чалмы, одеяния и сами лица мелькали, как в кинематографе, слепя глаза быстрой сменой цветов. Женщины в блестящих сари[2] с кольцами в ушах, а иногда и ноздрях, с обнаженной грудью, сменялись гордыми раджпутами с длинными волосами или темными, как эбеновое дерево, сингалезами. Простоволосые и едва одетые бенгальские бабу, как стрижи, прорезывали толпу во всех направлениях, вечно торопясь куда-то. И все это разговаривало, кричало, жестикулировало, находясь в беспрестанном движении.
В узком переулке толпа еще более сгустилась. Впереди, очевидно, встретилось какое-то препятствие. Еще минута и оказалось, что там, около высокой каменной стены, происходит борьба. Мелькали десятки полуголых человеческих тел. Поток захватил двух европейцев, неожиданно очутившихся в самом центре схватки.
Николай Андреевич хотел податься назад, взглянул направо и увидел, что Гобартона рядом уже не было. Вместо него около инженера очутились высокие фигуры полуодетых индусов. Один из них смотрел на инженера особенно выразительно. Николай Андреевич сунул руку в карман за револьвером, но его стеснили и вытянуть револьвер он не мог. В тот же момент Березин почувствовал, что его шею что-то обвило и сознание его покидает. Полузадушенный, он упал на руки индусов. На него накинули неизвестно откуда появившийся кусок ткани. Четверо индусов подхватили инженера и с быстротой направились в проезд ближайшего двора, обнесенного каменными стенами.
