Владимир Листов - Чекисты рассказывают. Книга 4-я
— Гестапо. Отворите! — и показал жетон.
Старичок в сером мундире и в форменной фуражке отпер дверь.
— Где здесь подвал с делами фирмы Шиммельпфенг?
— Пожалуйте сюда, господин начальник, вниз по лестнице, потом направо. Дверь не заперта, я проверял там подачу света и воды.
Гай повернулся к Гансу.
— Никого не пускать…
Тот щелкнул каблуками.
Альдона перешла на другую сторону улицы и фланировала напротив.
Гай спустился вниз.
Ряды железных полок и сложенные на них папки. Вот литера «Л». Двенадцатое дело с надписью: «Лифшиц Иосиф. Немецкие текстильные фабрики. Хемниц». Он раскрыл папку.
Между тем из ближайшего полицейского участка к подвалу спешил дородный вахмистр.
— У нас сигнал! — набросился он на старичка вахтера, прохлаждавшегося на улице, — Ты кому отпер дверь?
Старичок кивнул на стоявшего в дверях эсэсовца.
— Не видишь? Ищут какие-то документы в архиве.
Вахмистр сразу успокоился:
— Надо было тебе сигнализацию отключить…
— Да не успел за ним! Быстро летает…
Тут из подвала поднялся Гай с портфелем в руке. Вахмистр козырнул ему.
— Вы что? — спросил Гай. — Это мой участок…
— Все в порядке, вахмистр…
Примерно через час хозяин парикмахерской Шнейдер с книгой в руках вышел во двор подышать воздухом и оставил дверь черного хода незапертой. Туда вскоре скользнули две темные фигуры. Не зажигая света, они прошли через кухню в чулан, заперли дверь и зажгли тоненькую свечу. Сели на пустые бочки, склонились над папкой.
— Я уже просмотрел, Фриц, — сказал Гай. — Не будем терять время на пустяки. Покажу главное. Вот Раушбергер.
Гай поднес свечу ближе. С фотографии смотрело грубое волевое лицо с жесткой складкой у опущенных углов рта.
— А вот его молодая жена…
На фотографии была изображена хорошенькая молодая брюнетка, почти девочка. Гай засмеялся.
— Что тебя так обрадовало? — спросил Фриц.
— Раушбергер говорит по-итальянски и до гитлеровского переворота представлял фирму Лифшица в Риме. По документам папки, то есть по секретным свидетельствам служащих канцелярии фирмы, Раушбергер давно сватался к Фьорелле Мональди. Но брак дочери с немолодым немецким коммерсантом не соблазнял проконсула[5] итальянской фашистской милиции, и он отказал Раушбергеру. Однако после того, как этот соискатель захватил фабрики и стал штандартенфюрером СС, положение изменилось, и маленькая Фьорелла стала почтенной фрау Раушбергер.
— Ну-ну…
— Слушай дальше. В Дюссельдорфе супруги живут в сильно охраняемом доме… Как ты думаешь, очень весело двадцатилетней итальянке в обществе пятидесятилетнего штандартенфюрера?
— Всяко бывает… Только не говори мне, что собираешься за нею поухаживать.
— Нет, конечно! Фьорелле нужно подвести женщину… Жалко, Альдона не годится — не тот типаж… Тут нужна красивая, богатая аристократка…
— Утопия…
— Но поискать можно?
— Поищи…
Погасив свечу, они разошлись. Папку с делом Лифшица Фриц взял себе.
Два месяца Гай и его помощники искали ту единственную, идеальную, неповторимую девушку, портрет которой — внешние данные, душевный склад и положение — нарисовали они сами и которая так была необходима. Гай не представлял себе, как впервые подойдет к ней, о чем заговорит, каким образом завоюет ее доверие, как подготовит ее к той роли, которая ей предназначалась. Он надеялся, что все это в нужный момент подскажет ему интуиция…
Альдона, Гай и Ганс заглядывали в церкви, посещали скачки, бывали на автомобильных гонках, в модных дансингах и даже два раза присутствовали на похоронах престарелых кайзеровских генералов. Увы, ничего подходящего не встречалось, и у Гая стало закрадываться сомнение.
В погожий теплый весенний день они случайно проходили втроем мимо небольшого спортивного магазина в торговой, далеко не шикарной части Берлина — где-то около Александерплац. Их внимание привлекла толпа молодых мужчин у витрины, оживленно что-то обсуждавших и смеявшихся. Гай подошел, ближе, взглянул через головы.
В витрине, в узком пространстве между стендом с развешанным товаром и стеклом, стояла девушка лет двадцати в белых трусиках и белой косыночке на груди. Она изображала спортсменку, по очереди брала спортивные принадлежности и то играла в теннис, то гребла, то сражалась с воображаемым противником на шпагах. Но для спортсменки она была слишком изящна, а для манекена — слишком серьезна, и улыбки, которые она посылала зевакам, не производили впечатления очень веселых.
— В чем тут дело? Дорогу! — прозвучал вдруг задорный голос, и молодой штурмфюрер СС плечом вперед протиснулся к витрине. В фарватере за ним следовал, видимо, его товарищ.
Гай остался посмотреть, что будет дальше. Альдона и Ганс ждали чуть поодаль.
Эсэсовец помахал девушке в витрине рукой, обернулся к приятелю:
— Ты знаешь, Пфуль, кто это? Маргарита-Виктория Равенсбург-Равенау. Настоящая графиня! Да, из этого известного рода… Семью разорили спекулянты, родители умерли, она сирота, и вот, видишь, перебивается. Я ее знаю… И не будь я Гюнтер Валле… — Дальше Гай не расслышал, потому что Гюнтер Валле остальное досказал приятелю на ухо.
Растолкав толпу, эсэсовцы исчезли. Гай все ждал чего-то.
В час дня наступил обеденный перерыв, и девушка ушла из витрины. Хозяин закрывал магазин.
Гай присоединился к Гансу и Альдоне.
— Не знаешь, где найдешь… — сказал он.
— Странная картина, — откликнулся Ганс, — режет глаза.
— Не по клетке птица — ты это имеешь в виду? — спросила Альдона.
— Да.
— Ее зовут Маргарита-Виктория. Из семьи Равенсбург-Равенау. — Гай оглянулся на витрину, словно для того, чтобы еще раз почувствовать все несоответствие звучаний: такое громкое имя, и этот жалкий балаган во имя торговли. — Альдона, ты должна узнать в адресном столе, где она живет. Расспроси у дворничихи, у соседей…
Гансу он велел вернуться к магазину перед закрытием, а потом последить за девушкой — куда пойдет, что будет делать…
Вечером, часов в десять, они собрались в кафе «Ам Цоо». Ганс и Альдона рассказали, что им удалось выведать.
Живет Маргарита-Виктория на Кляйстштрассе, 21. Дом солидный. На двери квартиры медная табличка: «Граф Родерих Равенсбург-Равенау». После работы девушка зашла в дешевую закусочную, съела два бутерброда и выпила чашку кофе, затем прогулялась до кафе «Колумбус», около Ангальтского вокзала, и просидела там час. Потом пешком, через Ноллендорфплац и Виттенбергплац, отправилась домой.
