Медж Мванги - Тени в апельсиновой роще
Все свободное время Кимати проводил наверху, валяясь на постели, ломая голову, как одолеть свалившуюся на него новую беду. Раз или два он доставал из стенного шкафа заветный сундук и обдумывал разные варианты, в том числе и убийство ненавистного бандита.
В четверг утром он позвонил по срочному тарифу Фрэнку Бэркеллу и обратился к нему с необычной и весьма настоятельной просьбой. Фрэнка, судя по голосу, этот звонок озадачил и встревожил. Он принялся многословно отговаривать Аимати от задуманного.
— Расскажи обо всем поподробнее. — Мне нечего добавить, — сухо сказал Кимати. — Послушай, старина. Ты просишь о весьма серьезной вещи. Я должен знать все обстоятельства дела.
— Сначала раздобудь то, о чем тебя просят, — ответил Кимати.
— Знаешь, я ведь могу угодить за решетку.
— Знаю.
Фрэнк замолчал. В самом деле, все это сущее безумие.
— Послушай, Джонни, — наконец заговорил он. — Я не уверен, удастся ли мне то, о чем ты просишь. Бог свидетель! Ты вообще-то в своем уме? Обожди хотя бы до моего приезда в Найроби.
— А когда ты здесь будешь?
— На следующий месяц.
— Я могу до того времени и не дожить. Да и с тобой, не приведи господь, тоже может что-нибудь приключиться.
— Вряд ли мне удастся вырваться раньше.
— Что же, очень жаль, — сказал Кимати и повесил трубку. Не прошло я десяти секунд, как телефон зазвонил.
— Джонни! — раздался в трубке голос Фрэнка. — Что тебя гложет, дружище? Только не вешай снова трубку. Пожалуйста, скажи... Нет, нет. Ладно, забудь об этом. Джонни, ты слышишь меня?
— Слышу, — негромко отозвался Кимати.
— Дай мне пару деньков. Надо все обмозговать. Черт возьми, Джонни, что ты просишь — вовсе не пустяк. Я позвоню в субботу, о'кэй?
Кимати, помолчав, воскликнул:
— О'кэй!
И вот вечером в четверг он выпил четыре бутылки, ни на миг не отвлекаясь от мучительных раздумий. Он не сомневался в своей правоте. Избранный им путь единственно верный. Его сбережений хватит от силы месяца на два, вымогатели разорят его, пустят семью по миру. Дядя Едок от всех напастей впал в отчаяние. София должна скоро стать матерью. И речи быть не может — ребенка она сохранит...
Когда он допил четвертую бутылку, бар уже закрывался. Уплатив по счету, поплелся домой. Кикорок-роуд была пустынна, все лавки и закусочные позакрывались. Он пошел на восток, в сторону Хима-стрит, пересек ее и свернул в захламленный проулок, ведущий прямо к дому. Ночь была холодной, на небе ни облачка. Он потер ладони, засунул их поглубже в карманы.
В проулке было темнее, чем на Кикорок-роуд, но до освещенной Гроген-роуд оставалось каких-нибудь сто метров.
Внезапно впереди, заступив ему дорогу, замаячили три тени. На них были темные, наглухо застегнутые плащи, у двоих на голове вязаные шапочки. Он остановился. Они стали медленно, зловеще приближаться. Кимати повернулся и пошел в обратную сторону. Позади раздался смех. Тогда он бросился бежать.
Топот его ног гулко раздавался в темноте. И тут он увидел, что и в другом конце проулка возникли четыре тени в плащах. Кимати застыл на месте. Он повернул голову в одну сторону, затем в другую, глаза метались по стенам, ища спасительной лазейки. Он оказался в западне.
От четверки отделился и шагнул вперед человек со шрамом, рассекавшим лоб.
Кимати почувствовал, как у него холодеет под ложечкой. Он вспомнил, что говорил Фрэнку утром: «Неизвестно, доживу ли я д того времени». Он лихорадочно прикидывал свои шансы против семерых бандюг. Пожалуй, единственный разумный для него выход — это дать деру.
Он сделал обманное движение, ложный выпад, потом повернулся и помчался на ту троицу, что первой заступила ему дорогу. Один из них выкрикнул что-то, предупреждая других об опасности. Те поспешно приняли позы, изготовясь к схватке. Кимати на полном ходу ударил одного из них кулаком, и бандит опрокинулся на спину. Кимати споткнулся о распростертое тело и упал на колени. Не успел Кимати, превозмогая боль в ногах, подняться, как его подхватили дюжие руки и притиснули к стене. Он разглядел, что оба налетчика были в вязаных шапочках.
Подоспел вожак со шрамом; он ударил Кимати в челюсть так, что его затылок стукнулся о кирпичную стену. Собрав последние силы, Джон двинул вожака ногой в пах. Тот согнулся. Одновременно Кимати отшвырнул молодчиков, державших его за руки, и нанес им несколько увесистых ударов, прежде чем подоспели остальные бандиты и навалились на него.
Вожак со шрамом, стоя на коленях, задыхался от боли. Глаза, которыми он впился в Кимати, горели ненавистью. Внезапно он вскочил на ноги и ударил Кимати в живот так, что у того перехватило дыхание.
Кимати словно сломался пополам. Казалось, это конец. Оставалось лишь молить бога о чуде. И тут его голова будто разлетелась на тысячу осколков — вожак ударил справа, и Кимати снова ударился затылком о шершавую стену. Его тело стало медленно оседать, но те, кто держал его за руки, не позволили ему повалиться на землю. Они словно распяли его на стене и молотили увесистыми кулаками.
Когда они отпустили Кимати и он упал, бандиты продолжали избивать его на земле.
— Запомни, — донесся до сознания Кимати слабый голое откуда-то издалека, — по пятницам в десять вечера!..
Каблуки зашаркали по шершавому асфальту: оставив его валяться на земле, гангстеры пошли прочь.
Казалось, целую вечность пролежал Кимати в продуваемом студеным ветром проулке. Лежал не шевелясь, в той позе, как его бросили, пока наконец голова у него перестала кружиться и чуть поутихла боль в животе. Все его тело болело. Он боялся пошевелиться, чувствуя, что каждое движение обернется для него новой мучительной пыткой.
В конце концов он сел, протер залитые запекшейся кровью глаза. Невероятным усилием воли поднялся на ноги и прислонился к стене. Боль пронзила его, все закружилось перед глазами. Он не мог сообразить, в какой стороне его дом. Придя в себя, Кимати, тяжело дыша, поплелся вдоль стены по направлению к Гроген-роуд.
Прошло полчаса, пока он кое-как проплелся сто метров, отделявшие его от лавки. Как ни странно, ключ оказался в кармане. Он отпер входную дверь, на ощупь пересек лавку, пробираясь во мраке к лестнице, ведущей наверх.
— Джонни? — окликнул его дядя Едок, спавший в закутке за занавеской. У старика был чуткий сон.
Кимати, не откликаясь, поднимался по лестнице.
— Найдешь дорогу? — осведомился старик.
— У-гу, — отозвался Кимати, притворяясь пьяным.
— Осторожно, Джонни, — дядюшка легко поверил, что племянник выпил лишнего, — с лестницы не свернись.
— У-гу, — буркнул Кимати. При каждом произносимом им звуке его зубы словно выбивали дробь. Все еще стоял гул в ушах. Кое-как он дотащился до второго этажа и заперся в ванной. Открыв кран, поплескал воды на лицо, постанывая от боли, потом посмотрел на себя в зеркало. Вместо лица сплошные синяки и кровоподтеки. Нос распух и стал вдвое больше, чем обычно, в ноздрях запеклись сгустки крови. Огромная опухоль закрыла левый глаз; челюсть тоже вздулась, голова казалась огромной.
