Александр Соколовский - Дом на улице Овражной
— А я тоже в гостинице был. У Никифора Витольдовича. Меня Петр Терентьевич посылал сказать ему, что ты вечером придешь.
— Ни в какую гостиницу я не ходил, — отмахнулся Колька. — Выдумал тоже!
Новая загадка! Что же это за тетя Варя, у которой столько племянников?!
Калитка, наконец, отворилась. За нею было еще темней, чем на пустыре. Однако возле ворот кто-то стоял. Я только не разобрал кто.
— Проходите, — раздался хриплый голос. — Сколько вас?
— Трое.
Я заметил, что окна в доме за забором были совершенно темные. Но сквозь узкую щель в двери пробивался свет. Впрочем, в дом мы не пошли. Человек, отворивший калитку, повел нас в обход, вокруг дома, к сараю. Тут он снова долго возился и ворчал, отпирая замок. Дверь заскрипела на старых петлях. Мы гуськом, друг за другом, вошли в сарай. Вспыхнула спичка, желтым качающимся пламенем разгорелась свеча в фонаре, и только тут, оглядевшись, я с изумлением узнал нашего провожатого. Это был… Цыпленочкин.
Оторопев, стоял я истуканом и глядел на него, пока Колька не толкнул меня в спину.
— Ты что? Уснул, что ли?
— Нет, ничего, — ответил я и снова осмотрелся.
В сарае, громоздясь друг на друга, стояли ящики, валялись доски, ржавые куски железа, дырявые ведра, сломанное колесо от телеги, два старых корыта и несколько больших тюков.
— Мешки давайте, — приказал Цыпленочкин.
Он взял у нас свертки, поднял фонарь и ушел куда-то, оставив нас в темноте. Мы молча ждали. Слыша рядом громкое сопение Кольки Поскакалова, я в недоумении размышлял, почему Цыпленочкин, который — уж кому это знать лучше! — жил на Овражной, оказался вдруг здесь, в доме на пустыре. Но ответить себе на эту новую загадку не мог.
Не знаю, сколько прошло времени. Послышались шаги. Звякнуло и, грохоча, покатилось ведро. Наверно, Цыпленочкин о него споткнулся. Затем появился свет, и показался он сам, волоча туго набитый чем-то мешок.
— Один есть.
Это повторилось еще раз и еще. Три мешка, одинаковые, плотно наполненные, вынес Цыпленочкин из какого-то тайника.
— Ну, все, — отерев со лба пот и ставя фонарь на ящик, сказал он. — Грузитесь да выходите по одному.
Обратный путь был куда труднее. Мешки оказались тяжелыми. Но что за груз насовал в них Цыпленочкин, я не знал.
На Овражную мы вышли не тем переулком, которым пробирались к каналу, а задворками, мимо сараев и кладовушек, помойных ящиков и мусорных куч. Наверно, другого выхода не было, все-таки пришлось пройти немного по Овражной. Правда, перед тем как выйти на нее, Колька велел нам подождать, убежал вперед, а потом вернулся и сказал, что можно двигаться.
Я чувствовал, что тут делается какое-то недоброе дело, и очень обрадовался, когда мы, наконец, вошли во двор.
— Молодцы, — встретил нас старый продавец. — Недолго ходили. Никто вас не видал?
— Никто, — заверил Колька.
— Ну и хорошо. Хуже нет, чем любопытные глаза… — Петр Терентьевич приподнял один из мешков и закряхтел. — Тяжеленек. — Потом полез в карман и стал что-то совать в руки ребятам. — Это тебе, тебе и тебе тоже.
Я ощутил в ладони сложенную шуршащую бумажку и догадался, что это деньги.
— Не надо, спасибо, — как и в прошлый раз, в магазине, попробовал было отказаться я.
— За спасибо не наработаешься, — проворчал Колька и добавил сурово: — Бери, раз дают.
Я испугался и сунул бумажку в карман.
Должно быть, времени было еще не так много — не больше девяти. Я мог успеть в Дом пионеров. Но, когда мы очутились на улице, ребята сказали, что проводят меня до дома.
— Не нужно, что вы! — возразил я. — Мне еще в Дом пионеров поспеть надо.
— Ишь, пионер выискался! — насмешливо отозвался Колька и отрезал: — Домой пойдешь. Ясно?
Они проводили меня до самой двери. Даже поднялись со мной по лестнице. А когда я хотел уже позвонить, Поскакалов вдруг отдернул от звонка мою руку и шепотом пригрозил:
— Что было — никому ни слова! Понял? А то живым не будешь! Теперь звони. А мы тут, на лестнице, подождем.
Они прытко взбежали на несколько ступенек, а я нажал кнопку, и сердце у меня дрогнуло от неясной тревоги.
— Ну, рассказывай, как Иван Николаевич тебя встретил! — потребовал отец. — Удивился небось, а?
— Я, папка, в Доме пионеров не был…
— Как так не был?
Я понял, что невольно сболтнул лишнее, и стал выкручиваться. Пришлось сочинить историю, будто бы я на улице встретил Лешку Веревкина, и мы пошли к нему проявлять пленку. Не знаю отчего, но рассказ мой получился правдоподобным. Во всяком случае отец ничего не заподозрил.
— А к Ивану Николаевичу я завтра зайду. После школы. Прямо домой.
— Ну ладно, завтра так завтра, — кивнул отец. — Твое дело.
Нехотя поужинав, я стал раздеваться. Потом вспомнил, что в пальто остался носовой платок, и пошел к вешалке. Я запустил руку в карман и вдруг наткнулся на сложенную бумажку. Пальцы точно прикоснулись к раскаленному утюгу. Украдкой, чтобы не заметили отец или мать, я вытащил деньги и юркнул к себе за занавеску. Бумажка оказалась новенькой пятидесятирублевкой. Никогда до сих пор у меня не было столько своих собственных денег. И за что я их получил? За то, что помог перетащить какие-то ерундовые мешки!..
Деньги я сунул в башмак и решил, что завтра непременно куда-нибудь перепрячу. Или, может, лучше, истрачу все сразу, чтобы никто не нашел. А то пойдут расспросы: почему да откуда. Не отвертишься. И мне вспомнился зловещий голос Кольки Поскакалова: «Никому ни слова! А то живым не будешь!..»
Ворочаясь с боку на бок на кровати, я с беспокойством раздумывал об этом странном приключении. Что же все-таки было в тех мешках? За так просто, наверное, Петр Терентьевич раскошеливаться бы не стал. И вдруг меня осенило. А что, если этот продавец совсем и не продавец даже? Может, он какой-нибудь шпион! И Цыпленочкин тоже. Пожалуй, Цыпленочкин больше на настоящего шпиона похож, на такого, каких в книжках рисуют и в кино показывают. А Петр-то Терентьевич с виду добренький… Но если они шпионы или диверсанты, надо немедленно, сейчас же бежать и сообщить об этом. Куда? В милицию? А потом?.. А потом подстерегут где-нибудь возле дома и убьют. Недаром ведь Колька и Петька проводили меня до самой двери. Наверное, специально, чтобы проследить, где я живу…
Голова разламывалась от самых невероятных мыслей и опасений. Не скоро уснул я в эту ночь.
Глава шестнадцатая
Наверно, Женька еще в тот день, когда я получил двойку по ботанике, почувствовал, что хватил лишку. Утром, едва я появился в классе, он подошел ко мне и небрежно сказал:
