Уилбур Смит - Лучший из лучших
Зуга вдруг поперхнулся на полуслове – будто увидел привидение или узнал заклятого врага, прячущегося в тенях.
– Баллантайн, что с вами? – резко спросил Родс, поворачиваясь всем телом, чтобы проследить взгляд майора.
Прислонившись к стволу верблюжьей колючки, стояла высокая статуя птицы из зеленого стеатита. Спрятанная в хаосе развешанной на ветвях упряжи и прочего снаряжения, она оставалась незамеченной, пока ее не выхватил из темноты неожиданный отблеск костра. Возвышаясь над сидящими мужчинами, словно военачальник на совете, птица слушала и направляла разговор о золоте и крови. Бессмертный, как само зло, древний, как далекие холмы, из которых его создали, сокол взирал на Зугу пустыми глазами – и тем не менее видел все. Казалось, хищник вот-вот раскроет клюв, издавая охотничий клич, или вопьется когтями в живую плоть. Зуге померещилось, что в темноте над статуей, будто живые, задрожали тени слов пророчества, изреченного давным-давно в глубокой пещере под холмами Матопо. Прекрасная обнаженная колдунья, Умлимо Мономотапа, предрекла: «Каменные соколы улетят далеко. До их возвращения не будет мира в королевствах Мамбо и Мономотапа, ибо белый орел будет сражаться с черным быком, пока соколы из камня не вернутся в родное гнездо». Эти слова, сказанные нежным голоском, снова зазвучали в ушах Зуги, эхом отдаваясь в голове.
– В чем дело, дружище? – повторил вопрос Пикеринг.
Позвоночник пронзила дрожь, по рукам побежали мурашки, каждый волосок встал дыбом. Зуга вздрогнул, стряхивая наваждение.
– Все в порядке, – хрипло ответил он. – Так, померещилось.
Родс проследил за немигающим взглядом майора, направленным на статую, и вскочил.
– Святые угодники! Это та самая птица, о которой вы писали в книге?
Он остановился перед статуей, молча рассматривая ее, а потом прикоснулся к каменной голове.
– Великолепная работа! – пробормотал Родс. Чтобы осмотреть вырезанный на пьедестале узор из треугольных зубов акулы, он опустился на колено – и в таком положении стал похож на жреца, совершающего непонятный обряд перед идолом.
По коже побежали мурашки; избавляясь от суеверного наваждения, Зуга кликнул Яна Черута, велев принести фонарь. При свете они пристально всмотрелись в полированный камень. С отстраненным видом, словно поэт, прислушивающийся к звучащим в голове стихам, Родс завороженно провел ладонью по статуе.
Пикеринг и Зуга давно вернулись на свои места возле костра, а Родс все стоял в одиночестве возле каменного сокола.
– Баллантайн, это настоящее сокровище. Как вы можете бросить его под деревом? – укоризненно сказал он, вернувшись к огню.
– Статуя валялась в худших условиях сотни, а может быть, тысячи лет, – сухо возразил Зуга.
– Вы правы, – вздохнул Родс, переводя взгляд на птицу. – Статуя ваша, так что дело хозяйское. – И внезапно предложил: – Я куплю ее. Назовите цену.
– Не продается, – ответил Зуга.
– Пятьсот фунтов.
– Нет.
– Тысяча.
– Ничего себе! – вставил Пикеринг. – На эти деньги можно купить десять участков!
Не глядя на друга, Родс кивнул:
– Верно, за тысячу фунтов майор Баллантайн мог бы купить десять участков или заплатить свою долю за подъемники.
Тысяча фунтов! Соблазнительное предложение. Тысяча фунтов решила бы все проблемы.
– Нет, – покачал головой Зуга. – Извините.
Он решил объяснить причину:
– Статуя стала моим божком, талисманом удачи.
– Талисман удачи! – фыркнул сидевший напротив Ян Черут, и все трое повернулись к нему, только сейчас заметив желтого сморщенного гномика, спрятанного ночной темнотой. – Тоже мне удача! – презрительно повторил готтентот. – С тех пор как мы подобрали эту проклятущую птицу, удача обходит нас стороной. – Он сплюнул в костер; слюна зашипела и взорвалась облачком пара. – Эта птичка подарила нам мозоли на ногах, ободрала кожу на спине, сломала оси повозок и заставила лошадей охрометь. От нее мы получили лихорадку, хворь и смерть. Мисс Алетта умерла, глядя на эту пташку, и Джорди отправился бы вслед за матерью, не выброси я проклятую штуковину из палатки.
– Ерунда! – сердито отрезал Зуга. – Суеверия, готтентотские сказки!
– Ну да, – запальчиво возразил Ян Черут. – То, что мы сидим в пыльной преисподней, отгоняя мух и потирая пустые животы, – это что, тоже готтентотские сказки? На всех соседних участках вытаскивают жирненькие алмазы, а мы находим только помет и навоз – это что, суеверия? Или нам приснилось, что дорога обрушилась на наши участки и чуть не завалила Ральфа? Такую удачу приносит нам птичка? Послушай старика: возьми тысячу фунтов, предложенные мистером Родсом, и благодари его за то, что избавил тебя от этой… этой… – Не находя слов, готтентот мрачно уставился на статую под деревом.
– Черт побери! – ухмыльнулся Пикеринг. – Да ты бранишься не хуже законной жены!
Никого не удивила такая вольность в обращении слуги к хозяину. В Африке подобные отношения были в порядке вещей: слуга считался членом семьи и все признавали его право голоса в семейных делах.
– Ян Черут ненавидит статую с тех пор, как мы ее нашли.
– Расскажи-ка мне, как это получилось, – приказал слуге Родс.
Ян Черут самодовольно раздулся, обрадовавшись возможности рассказать интересную историю внимательным слушателям из влиятельных людей. Он с важным видом набивал глиняную трубку махоркой и прикуривал от уголька, а мальчишки потихоньку вылезли из палатки, предвкушая его рассказ. Осторожно глянув на Зугу, они убедились, что отец не возражает, и осмелели.
Джорди сел рядом с Яном Черутом, склонив золотистую головку на плечо готтентота; Ральф скромно присоединился к мужчинам.
– Мы путешествовали по диким землям целый год, – начал Ян Черут. – Целый год не видели ни одного цивилизованного человека…
Мальчики устроились поудобнее. Они сто раз слышали эту историю, и с каждым разом она им все больше нравилась.
– По дороге от берегов реки Замбези мы убили двести слонов, сражались с бандитами и дикарями. Большинство носильщиков сбежали, умерли от болезней или попали в пасть хищникам. Припасы давно закончились – не было ни соли, ни чая, ни лекарств, да и пороха всего ничего. Одежда превратилась в лохмотья, сапоги стоптались до дыр, и мы ставили на них заплаты из шкуры свежеубитого буйвола. Это было гибельное путешествие – через горы, где нет перевалов, по рекам, не имеющим названий. От обычных людей давно бы остались только скелеты, дочиста обглоданные хищными птицами. Мы захворали, выбились из сил и потеряли дорогу. Вокруг, насколько хватало глаз, расстилались безлюдные холмы, заросшие такими кустами, через которые разве что буйволы проберутся.
