Рэймонд Чандлер - Высокое окно
Мусорная корзина была полна хлама, на исследование которого я потратил почти десять минут. По истечении этого времени я знал следующее: Х. Р. Тиджер был зубным техником, выполняющим в своей лаборатории заказы для нескольких не особо процветающих дантистов того типа, чьи грязные кабинетики располагаются на вторых этажах над магазинами и лавками в дешевых домах без лифтов; дантистов, которым не хватает ни квалификации, ни оборудования, чтобы заниматься подготовкой стоматологических материалов собственноручно, и которые предпочитают давать заказы людям, столь же несостоятельным, как и они сами, нежели отсылать эти заказы в большие, великолепно оборудованные лаборатории, где им ничего не дадут в кредит.
Я нашел одну важную вещь – домашний адрес Тиджера: 1354В, Тоберман-стрит. На старом счете за газ.
Я запихал мусор обратно в корзину, выпрямился и прошел к деревянной двери с табличкой «Лаборатория». На двери висел новый автоматический замок, отмычка к нему не подходила. Я выключил в прихожей свет и вышел.
Я вызвал лифт и, когда он поднялся, прокрался бочком за стул Попа Грэнди, пряча ключ за спиной, и повесил его на место. Ключ звякнул о стенку. Грэнди ухмыльнулся.
– Он смылся, – сказал я. – Должно быть, прошлой ночью. Наверное, много чего стащил с собой. Стол почти пуст.
Поп Грэнди кивнул:
– Два саквояжа. Я бы, правда, и не заметил. Многие носят саквояжи. Я решил, что он отправился развозить заказы.
– Какие такие заказы? – спросил я.
– А такие: зубы вставные, которые не подходят ни к одной пасти, – сказал Поп Грэнди. – Для таких старых дурней, как я.
– Вы бы не заметили, – сказал я, пока он возился с раздвижными решетками, – вы бы не заметили, какого цвета глаз у пролетающей в пятидесяти футах колибри?
Старик ухмыльнулся.
– Что он сделал?
– Пойду к нему домой и выясню. Скорей всего, он предпринял путешествие в никуда.
– Я бы поменялся с ним местами, – сказал Поп Грэнди. – Даже если он всего-навсего дернул во Фриско и там попал за решетку, я бы с удовольствием поменялся с ним местами.
26
Широкая и пыльная Тоберман-стрит. Номер 1354В – квартира на верхнем этаже бело-желтого дома, вход в нее – с веранды, рядом с дверью, на которой значилось: «1352В». Входы в нижние квартиры находились один напротив другого по обеим сторонам веранды. Я продолжал звонить даже после того, как убедился, что мне никто не откроет. В таких домах всегда где-нибудь поблизости обитает всезнающий из-окна-смотрящий.
И действительно, вскоре дверь под номером 1354А распахнулась, и из-за нее выглянула маленькая женщина с блестящими глазами. Ее темные свежевымытые кудряшки были сплошь утыканы заколками для волос.
– Вам нужна миссис Тиджер? – пронзительно прокричала она.
– Мистер или миссис.
– Они уехали в отпуск, вчера ночью. Собрались и уехали очень поздно. Похоже, отъезд был неожиданным.
– Спасибо. А на какой машине они уехали?
За ее спиной вдруг грянул душераздирающий диалог из какого-то любовного сериала и хлестнул меня по лицу, как мокрое кухонное полотенце.
– Вы их друг? – подозрение слышалось в ее голосе так же отчетливо, как слова бездарной радиопьески за ее спиной.
– Вам нечего беспокоиться, – развязно сказал я. – Все, что нам надо, – это наши деньги. Существует много способов узнать, на какой машине Тиджеры смылись.
Женщина наклонила голову к плечу, прислушиваясь.
– Это Бейла Мэй, – сообщила она мне с печальной улыбкой. – Она не пойдет на танцы с доктором Майерсом. Этого я и боялась.
– О, черт, – сказал я, вернулся к машине и поехал обратно в Голливуд.
В офисе никого не было. Я прошел в кабинет, открыл окна и опустился в кресло.
Кончался еще один день; воздух был устал и скучен; с проспекта доносилось тяжелое урчание разъезжающихся по домам автомобилей, а Марлоу сидел в своем офисе, потягивая виски и перебирая дневную почту. Четыре рекламы; красивая открытка из отеля в Санта-Роза, где я прожил несколько дней в прошлом году в связи с одним расследованием; длинное, скверно напечатанное письмо от некоего Пибоди из Сосалито, основной и слегка расплывчатый смысл которого заключался в том, что по образцу почерка подозреваемого можно воссоздать полную картину глубинных душевных качеств индивида, соотнесенных с системами и Фрейда, и Юнга.
В этот конверт был вложен другой – с адресом Пибоди. Когда я смял и отбросил в сторону это послание, я вдруг представил себе трогательного старого перца с длинными волосами, в черной фетровой шляпе и черном галстуке-бабочке, сидящего в кресле-качалке у окна на ветхой веранде.
Я вздохнул, разгладил скомканный конверт, списал с него адрес на новый, засунул долларовую банкноту в сложенный лист бумаги и написал на последнем: «Это, безусловно, последний взнос». Затем подписался, запечатал конверт, наклеил марку и плеснул себе еще виски. Я набил трубку, разжег ее и сидел, курил потихоньку. Никто не приходил, никто не звонил, ничего не происходило, никого не интересовало, умер я или отправился в Эль Пасо.
Мало-помалу шум транспорта утих. Небо потускнело. На западе оно должно было быть красным. Наискосок через крыши зажглась первая неоновая реклама. В окне выходящей в переулок кофейни глухо выл вытяжной вентилятор. Груженый грузовик дал задний ход и с грохотом двинулся к проспекту.
Наконец зазвонил телефон. Я поднял трубку и услышал:
– Мистер Марлоу? Это мистер Шоу из Бристоля.
– Да, мистер Шоу. Как дела?
– Прекрасно, благодарю вас, мистер Марлоу. Надеюсь, у вас тоже. Здесь молодая леди просит проводить ее в вашу квартиру. Не знаю зачем.
– Я тоже, мистер Шоу. Я никого не жду. Она назвала себя?
– О да. Так точно. Ее зовут Дэвис. Мисс Мерле Дэвис. Она… э-э, как сказать… в состоянии, близком к истерике.
– Проводите ее ко мне, – быстро сказал я. – Я буду через десять минут. Это секретарь моего клиента, сугубо деловой визит.
– Понимаю. Да. Должен ли я… э-э… побыть с ней?
– Как сочтете нужным. – И я повесил трубку.
Проходя мимо двери туалетной комнаты, я увидел в зеркале напряженное, взволнованное лицо.
27
Когда я отпер дверь и вошел, Шоу вскочил с диванчика. Это был высокий человек с таким длинным лысым черепом, что, казалось, его уши несколько сползли по голове вниз. К его лицу была приклеена вежливая идиотическая улыбочка.
Девушка сидела в кресле у шахматного столика. Она ничего не делала – просто сидела.
– Ах, вот и вы, мистер Марлоу, – прощебетал Шоу. – Да. Конечно. Мы с мисс Дэвис имели чрезвычайно интересную беседу. Я рассказывал ей, что я родом из Англии. Она… э-э она не сказал мне, откуда она родом. – Он говорил это уже на полпути к двери.
– Очень любезно с вашей стороны, мистер Шоу, – сказал я.
– Не стоит благодарности, – чирикнул он. – Не стоит благодарности. Теперь я должен бежать. Мой ужин, вероятно…
Он кивнул и выбежал прочь. После того как я закрыл за ним дверь, в воздухе еще некоторое время как будто висела его неестественно радостная улыбка – словно улыбка Чеширского кота.
– Эй, привет! – сказал я.
– Привет, – сказала она совершенно спокойным, совершенно серьезным голосом. На ней был коричневатый льняной жакетик и юбка, соломенная низкая шляпка с широкими полями и коричневой бархатной ленточкой, подобранной точно в тон ее туфлям и кожаной отделке на швах матерчатой сумки. Шляпка была неожиданно лихо заломлена набок. Девушка была без очков.
Она выглядела бы совершенно нормально, если бы не ее лицо. У нее были совершенно безумные глаза, раскрытые так широко, что вокруг зрачков виднелся белок. У них был немигающий пустой взгляд; когда девушка переводила глаза с предмета на предмет, то, казалось, слышался какой-то скрип – настолько затрудненным было их движение. Ее губы в уголках рта были плотно сжаты, но посередине верхняя губа медленно вздергивалась вверх, открывая зубы, – как будто к ней была привязана ниточка и кто-то тянул за нее. Губа вздергивалась неестественно высоко, потом по нижней части лица девушки медленно проходила судорога, после чего губа возвращалась на место и рот плотно сжимался, а через некоторое время это движение начиналось снова. Вдобавок ко всему у нее было что-то с шеей: голова девушки медленно поворачивалась влево градусов на сорок пять и останавливалась, затем ее шея конвульсивно дергалась и голова возвращалась в прежнее положение. Эти повторяющиеся движения в сочетании с полной неподвижностью Мерле, судорожно сжатыми на коленях руками и остановившимся взглядом могли до смерти перепугать любого человека.
На секретере за шахматным столиком стояла коробка табаку. Я достал из кармана трубку и подошел к секретеру. Встал у противоположной стороны столика, на краю которого лежала сумка. Девушка чуть подпрыгнула, но позы не изменила. И даже попыталась улыбнуться.
Набив трубку, я чиркнул спичкой, прикурил и встал напротив девушки, держа в руке уже погасшую спичку.
