Николай Леонов - Искатель. 1972. Выпуск №3
Там-там-там… толика славы. Он хотел, он мечтал стать знаменитым. И что же? Гмелин на мгновение насупил брови и вдруг озорно подмигнул своему отражению…
— И все-таки ты молодец, Самуил. Сын бедного тюбингенского лекаря стал в двадцать два года профессором университета. Сам академик Эйлер пригласил тебя в Петербургскую академию наук. А теперь ты едешь в Персию изучать животный и растительный мир и «обращать внимание на все, что примечания достойно», сегодня тебя примет императрица, чтобы лично дать высочайшее разрешение. Пройдет еще немного времени, и ты будешь знаменит. «Смотрите, это тот Гмелин, — станут говорить в гостиных. — Исследователь Персии. Примечательнейшая личность!» Личность! — Гмелин кружится по комнате, хватает трость, начинает отчаянно фехтовать.
Противник, конечно, ловок, силен, но Гмелин делает блестящий выпад, и тот падает ниц, а ученый поднимает опрокинутые стулья.
Утренний шум пугает слугу Прохора. Он трет глаза и никак не может понять, что произошло. Ведь в комнате один барин. А барин неожиданно целует Прохора в обе щеки.
— Батюшки, — тяжело вздыхает Прохор: не свихнулся бы господин. День и ночь за книгами, вот ум за разум и зашел. — Вы чайку бы с ромом выпили. Никак горячка у вас?
— Что? Что ты сказал? — Гмелин вновь хватает трость, загоняет слугу в угол и, чуть кольнув в живот, смеется: — У меня не горячка, а хороший настроений.
От волнения Гмелин заикается, говорит неправильно:
— Сей день поутру мне надобно быть во дворце… Матушка императрица меня принять желали…
— Ух ты, — Прохор отчаянно машет руками. — Дожили, значит, дожили… Слава те, господи!
— Дожили, — Гмелин усаживается в кресло и приказывает: — Мундир… Да не забудь нанять карету.
— Да, да… А то как же? — слуга второпях хватает то мундир, то щетку, почти опрометью бежит за каретой.
Гмелин его не останавливает. Ему нравится весь этот переполох. Вот так же в детстве суетилась матушка, собирая его в гости. И так же в предчувствии чего-то неожиданно прекрасного замирало его сердце.
Наконец все улажено. Прохор одергивает на ходу кафтан, бросается открывать дверцу кареты.
Громыхая, дребезжа и позванивая колокольчиком, карета катится по прямым улицам Санкт-Петербурга.
Гмелин смотрит в окно.
Санкт-Петербург — северная Пальмира. Петр I мечтал, чтобы его город напоминал Амстердам или Венецию. Но царь ошибся: Петербург похож только сам на себя. Здесь, конечно, есть палаццо. Великолепное палаццо графов Строгановых, построенное знаменитым Растрелли, но это отнюдь не венецианский Дворец. Гмелин видит не только его красоту, но и диспропорцию: окна второго этажа слишком узки, близко поставлены и никак не гармонируют с широкими зеркальными проемами первого. Однако это вовсе не портит дворец, напротив, придает ему выражение ироническое и надменное. Сей дом — дом не венецианца, а русского вельможи, барина и мужика одновременно.
Ученый улыбается. Он вспомнил один из столичных курьезов. Дабы остановить бегство обывателей из сего места и увеличить народонаселение, царица Анна Иоанновна приказала всех бродяг, неизвестно где живущих, приписывать к Санкт-Петербургу. В некотором роде он тоже приписанный. Среди профессоров, адъюнктов, академиков мало дворян. Семен Котельников, высшей математики профессор, — солдатский сын, деревень и крестьян не имеет. Алексей Протасов, анатомии профессор, — из солдатских детей.
Самуил Гмелин — из лекарских детей. Но именно они, солдатские, рыбацкие, поповские дети, и делают славу России.
А вот и дворец. От волнения у Гмелина подкашиваются ноги. Минуту он стоит, опустив голову, а потом, выпрямившись, идет.
Покои императрицы. Гмелин склоняет голову, долго молча ждет.
— Так это вы? — ласково говорит ему полная и величественная женщина, внезапно появившаяся из-за портьеры. — Наслышаны мы о вас, батюшка, наслышаны! Так вы, значит, хотите дать описание земли нашей? Похвально. И я, и мой сын науку почитаем. От сего предмета и государству и людям польза немалая.
— Я счастлив, ваше величество. Долгие годы… — ученый хочет еще что-то сказать, но, взглянув на государыню, смущается. Быть может, зачитать прошение? В нем все указано: необходимость географической науки, обширность государства нашего. Еще во времена Ермака составлялись «сказки» и челобитные разными землепроходцами. Казаки, солдаты, служилые люди на свой страх и риск отправлялись в неизведанные земли. Многими из них, такими, как Семен Дежнев да Иван Москвитин, обширные труды созданы. А ныне необходимо создать описание земли Российской, а то бог знает по каким книгам дети учатся. Ибо, как говорил знаменитый историк и географ Татищев: «…понеже оные частью неполны, частью неправдами и поношениями наполнены, их переводить или в школах употреблять более вреда, нежели пользы».[3]
Гмелин опускает глаза, старается скрыть улыбку, вспомнив, как недавно сам инспектировал одну гимназию. На вопрос учителя, где Черное море, ученик ответствовал: «Там, где земля черная». И указал на Малороссию.
Екатерина приходит ему на помощь:
— Так что вы сказали, сударь?
— Простите, ваше величество. Долгие годы я мечтал о путешествии, ради сего упорно учился…
— И вот ваша мечта исполнилась. Не так ли? — государыня милостиво кивает ему, но в ее голосе Гмелин слышит нотки недоверия. Он не ошибся.
— А вы знаете, — неожиданно заключает Екатерина, — одного желания мало. Необходим к сему и опыт. А насколько я полагаю, его у вас пока нет.
Гмелин снова теряется. Надо что-то сказать государыне. Сказать о том, что у него все продуманное, что на основе предложения Ломоносова ныне он, Гмелин, и Паллас написали инструкции для двух экспедиций. После обсуждения в академии решено было составить одну общую «Инструкцию для отправленных от Имп. Академии в Россию физических экспедиций».[4]
Ученый с поклоном протягивает императрице бумагу, и она не торопясь читает:
— «Изыскания и наблюдения разъезжающих испытателей натуры касаться должны вообще до следующих предметов, а именно: 1) До естества земель и вод, которые по пути найдут. 2) До избрания, по которому каждая необработанная земля или ненаселенное место уповательно с пользою назначено быть может к хлебопашеству всякого рода хлеба, к сенокосам, лесным угодьям… 3) До экономии населенных мест… 4) До описания особливых болезней, в той стране обыкновенно случающихся… 5) До размножения и поправления скотных заводов, а особливо для шерсти… 6) До употребления способов, как ловить рыбу вообще, так до звериных промыслов… 7) До изобретения полезных родов земель, солей, каменных угольев…»
