И. Глебов - Подвиг продолжается
Связали всех семерых, покидали на телеги. Одни притихли, другие матерились, угрожали. Милиционеры собрали захваченное оружие, подожгли землянки.
На рассвете телеги въехали в Котельниково. Так закончила существование последняя бандитская шайка на территории района...
Немало лет прошло с тех пор. Не раз получал Ковалев новые назначения. И всюду он, коммунист, с честью справлялся с заданиями. Об этом в личном деле лучше всего свидетельствует еще одна Почетная грамота:
«Нижне-Волжский краевой исполнительный комитет Советов рабочих, крестьянских, казачьих и красноармейских депутатов в день XV годовщины рабоче-крестьянской милиции отмечает Вашу энергичную деятельность и преданность делу пролетарской революции... и от лица трудящихся края награждает Вас настоящей грамотой и револьвером системы Коровина».
Нет, не выпустил из рук оружие Николай Иванович Ковалев, зорко охранял интересы народа до последнего дня работы в органах охраны общественного порядка. Последние годы Ковалев на пенсии. А эстафету старшего поколения милиционеров он передал своему сыну Анатолию.
В. СЕРДЮКОВ
ПЕСНЯ В СУМЕРКАХ
1
Лошади шли споро. Повозку нещадно трясло на ухабах, скрипели давно не смазанные колеса. Возница, в драном картузе, кряжистый, с лопатообразной поседевшей бородой, причмокивал толстыми губами, посматривая из-под густых бровей на небо.
— М-да... — протянул он. — Быть дождю...
Солнце клонилось к закату. С востока наплывала большая черная туча. Одним крылом она захватывала красный диск солнца, густая тень прикрыла повозку. Зачастил косой плотный дождь. Возница остановил лошадей, подобрал на обочине охапку соломы, бережно прикрыл лежавший в передке мешок и снова поехал, торопясь домой.
Драгоценный груз вез дед Кирилл, да что там груз: жизнь покоилась у его ног. Восемь ртов ждут его. Выглядывают, небось, пацаны теперь за околицу. Если примешивать в муку жмыха да отрубей, глядишь, хватит мешка на три-четыре недели.
Постепенно дождь стал стихать. Надвигалась темная беззвездная ночь. Лошади подбились. Старик то и дело давал им передохнуть.
Неожиданно со стороны густо заросшей терновником балки раздался лошадиный топот. Выросший словно из-под земли всадник схватил буланого под уздцы.
— Вытряхивайся, приехал! — почти у самого уха Хромова простуженно прохрипел второй всадник. — Ну-ну!
— Чаво? — оробел старик.
— Не «чавокай», а слазь!
— Сичас, сичас, — заторопился Хромов. — Кисет вот достану. Он гдей-то тут...
А сам лихорадочно нашаривал в соломе припасенный на всякий случай шкворень. «Хоть одного, а прихвачу с собой, — решил Хромов. — Живого все равно не пустят, бандюги...»
Но не успел старик приподняться, как что-то тяжелое обрушилось на голову. Обмякшее тело плюхнулось на размытую дождем дорогу...
Заскрипела повозка, зачавкали копытами удалявшиеся лошади.
2
Старший милиционер Николай Бирюков добрался до своей хатенки на рассвете, сбросил шинель и без сил свалился на топчан. Всю ночь рыскали по степи, прочесывали балки, перелески. Заморили лошадей, сами измучились, а грабители ускользнули.
— Охо-хо, — вздохнула Александра Григорьевна, стягивая со спящего сына сапоги. — Вот нашел работу... Измотался весь, издергался. С гражданской живой пришел, так тут изничтожат...
Она застирывала грязные полы шинели, когда звякнула щеколда. Дверь распахнулась, и в кухню вошел паренек в туго перепоясанной солдатской шинели.
— Здесь живет старший милиционер Бирюков? — звонко спросил он.
— Ну, здеся, — пробурчала Александра Григорьевна. — Неужто опять на коня? Не дадут человеку поспать...
— Угадала, мамаша. Буди скорее...
— Я здесь, Миша. Иду... — поправляя на ходу ремень, на котором болтался наган в старенькой кобуре, Николай вышел на крыльцо. В помятых, еще не просохших солдатских галифе, в такой же, будто изжеванной гимнастерке, босой, он казался совсем еще мальчишкой.
— Мама, — крикнул он, — сапоги, шинель давай!
— Так они ж мокрые.
— На мне просохнут. Я горячий, — весело крикнул он.
Рассветало. С Волги тянуло прохладой. Шлепая по непросохшим лужам, Бирюков направился к небольшому сараю, где стоял его Орлик.
Увидев хозяина, конь тихонько заржал, гулко застучал подковами по твердому земляному полу. Из сарая пахнуло теплом, конским потом, запахом чебреца и полыни. Бирюков положил в ясли охапку сена, погладил коня загрубевшей ладонью по лоснящейся шее и тяжело вздохнул. Потом резко повернулся, сердито хлопнул дверью сарая.
— Нет, лучше пешком пойду...
— Ты о чем это, Николай? — спросил посыльный.
— Коня, говорю, жалко. Пусть отдыхает. Ночью ему досталось по самые ноздри...
— Тебя же срочно начальник вызывает, — удивился посыльный милиционер и спрыгнул с коня. — Поезжай на моем, мне не к спеху...
— Вот это дело, — обрадовался Бирюков.
Он вошел в кабинет без стука. Перед начальником краевого оперативного отдела Акинтьевым лежали на столе винтовочные гильзы, пахнущие сгоревшим порохом, карта-десятиверстка, полкраюхи ржаного хлеба, стоял черный закопченный чайник. В комнате голубыми волнами плавал густой махорочный дым.
Акинтьев зевнул, устало расправил плечи, потом налил в большую кружку кипятку, густо заваренного смородиновыми листьями.
— Садись, Николай, и пей. Этот чай, знаешь, как сон разгоняет. Я вот почти двое суток не сплю, только чаем держусь.
Обжигая губы, Бирюков маленькими глотками прихлебывал коричневый отвар.
Акинтьев, не торопясь, достал кисет, свернул цигарку и заговорил:
— Под утро в больницу привезли с проломленным черепом Кирилла Хромова. Не знавал, случайно, такого?
— Не приходилось, Георгий Максимович, — тихо, как бы извиняясь, произнес Бирюков.
— Так вот, старик Хромов был красным партизаном. Одним из первых вступил в колхоз. Это я тебе говорю между прочим. — Хмуря густые брови, Акинтьев придвинул к себе две стреляные гильзы и, пытаясь поставить их одну на другую, сказал: — Два часа назад Хромов пришел в память и рассказал все, как было. На дворе осень. Бандиты торопятся запастись провиантом. Видишь, гильзы? Ребята нашли их в яру рядом с трупом пастуха. Колхозного быка увели...
Акинтьев поднялся, обошел вокруг стола и развернул перед Бирюковым карту.
— Смотри. Пастуха убили здесь, на Хромова напали вот где, а за сорок верст отсюда они ограбили магазин. В город боятся заходить, грабят больше в селах и на большаках.
