Андрей Курков - Львовская гастроль Джимми Хендрикса
Спящий Львов спокойно дышал влажным прохладным воздухом. Ни одно окно на Пекарской улице не горело. Только светофоры подкрашивали ночь поочередно то желтым, то красным, то зеленым цветом. Из-за окружающего Тараса уличного спокойствия он старался идти как можно тише, однако ему это не совсем удавалось по одной-единственной причине — он спешил на кофейное свидание.
Уже выйдя на улицу Франко, Тарас совсем забыл о своем недавнем бережном отношении к городской ночной тишине, и эхо его шагов ударилось в стены старых домов по обе стороны улицы и, оттолкнувшись от стен, взлетело еще выше, выше крыш города.
А впереди показалось маленькое, наполненное желтым светом окошко обменника. Перед ним — фигурка человека, напротив обменника на дороге — такси с горящими фарами.
Тарас остановился. Подождал, пока Дарка останется одна. Такси увезло клиента обменника через пару минут.
— Кофе заказывали? — Тарас прильнул к окошку, держа в руке термос.
За окошком приветственно замахала рука в длинной зеленой перчатке. Когда она опустилась, Тарас увидел радостное лицо Дарки.
— Где наши венецианские кофейные чашечки? — весело спросил он.
— Знаешь, сменщик с друзьями использовал их по назначению, — виновато улыбаясь, сказала Дарка. — Но я их отмыла. И его уже предупредила!
Она достала обе пепельницы и просунула их в нишу для обмена деньгами.
Тарас наполнил пепельницы кофе. Одну аккуратно вернул обратно за окошко.
— Сегодня он какой-то необычный, — проговорила Дарка, поднеся пепельницу с кофе ко рту.
— Другой сорт, особенный! — таинственно прошептал Тарас. — А у тебя выходные бывают?
— Бывают, — Дарка тоже перешла на шепот. — А у тебя тоже бывают?
— Тоже бывают, — Тарас кивнул. — Так, может, мы… что-нибудь придумаем?
Лицо Дарки стало серьезным.
— Можно и придумать, но ты не должен ни на секунду забывать о том, что я тебе говорила в кафе…
— Я только об этом и думаю, я даже том медицинской энциклопедии купил. Правда, не тот… Нет, я всё понимаю. Мне просто хотелось бы побыть с тобой подольше… в общественных местах. Ты не думай…
Дарка опять заулыбалась.
— У меня в среду выходной, — сказала она. — Могу задержаться до полуночи, если ты меня потом домой проводишь!
— Конечно, провожу! И местечко выберу поуютнее и повкуснее!
— А завтра ты мне кофе принесешь? — игриво спросила Дарка.
— Конечно! Этот же сорт или другой?
Дарка сделала еще один глоток, посмаковала.
— Давай этот же! — Она посмотрела на свои ручные часики, надетые поверх перчаточной ткани. — Тебе пора! Через минут пятнадцать за мной приедут!
— Ну и что?
— Я не хочу, чтобы кто-нибудь, кроме тебя, думал, что ты мне нравишься!
Тарас просунул руку в нишу, постучал пальцами по прилавку обменника. Дарка нежно провела пальцем в перчатке по тыльной стороне его ладони.
— Приходи завтра! — прошептала она.
Этот ее шепот так наэлектризовал мысли и тело Тараса, что, уже удаляясь от обменки, он, казалось, не шел, как человек, а летел над землею важно, как шаровая молния, готовая взорваться от внутреннего восторга при малейшем соприкосновении с посторонней для его чувств действительностью.
Удивительным было и полное отсутствие физической усталости. Близилось время гимна, после звучания которого по национальному радио несинхронно зашуршат своими метлами львовские дворники. Должны были уже зажигаться окна в домах, мимо которых он проходил. Но словно кто-то нажал на кнопку «пауза» в главных часах, по которым жил город. И ночь тянулась дольше обычного, утро запаздывало, сны не отпускали спящих, вороны Стрыйского парка задерживались с перелетом в сторону городской свалки возле села Грибовичи. И ничто не отвлекало Тараса от наслаждения накопившимся у него внутри восторгом влюбленности, восторгом жизни.
Он дошел до угла своей улицы, и вдруг предрассветный, но всё-таки прозрачный воздух потерял свою привычную податливость. Воздух, словно сильный встречный ветер, приостановил легкую походку Тараса, пронизал тело идущего неприятными холодными вибрациями, из-за чего возникла у Тараса неожиданная беспомощная растерянность. Он остановился, нервным взглядом «обошел» знакомые окрестности, дома и витрины магазинчиков. А ощущение холода только усиливалось. Дрожь пробежала по рукам, холодный воздух мокрыми пальцами дотронулся до голой шеи. Сверху посыпался неприятный и агрессивный крик-хохот птиц. Резкий запах моря ударил в нос, и Тарас чихнул. Не понимая, что с ним происходит, он попятился, и холод отпустил его. Птицы замолчали, улетучился и запах моря. Но на смену всему этому закапал дождь. Настроение внезапно изменилось к худшему, на душе стало тяжело, и страх перед грядущей зимой беспричинно и необъяснимо воцарился в его мыслях, заметавшихся, как перепуганная воробьиная стая. Минут десять — пятнадцать он стоял на месте, погруженный в себя и в своей неожиданный страх. Окна квартиры на первом этаже справа от него зажглись добрым желтым светом. Краем глаза заметил он, как загорелись и окна в доме по другую сторону улицы. Мимо прошла старушка с болонкой на поводке. Болонка понюхала штанины Тараса и продолжила свой путь, а ее хозяйка бросила на стоявшего молодого человека подозрительный взгляд.
Тарас оглянулся, проводил старушку с собачкой взглядом, и пошел к себе.
Уже у брамы, ведущей в его двор, слабый холод снова попытался обратить на себя внимание Тараса. И в воздухе что-то повторилось, только уже в более терпимой, едва уловимой форме. Это уже не был явный и отчетливый запах моря, а скорее, напоминание об этом запахе.
Раздевшись, Тарас улегся под одеяло. Из-за занавешенного окна пробивались полоски света. Глаза сами закрылись, мир потух, побежденный физической и эмоциональной усталостью.
Глава 21
Чувство голода вот-вот было готово разбудить Тараса, но, увы, опоздало буквально на пять минут. Вскрик пятой ступеньки парадного, жестоко-жалобный, пронзительный, острый, как наточенный серп, заставил тело спавшего содрогнуться. Этот вскрик проник в тело через оба уха и прошел насквозь, уколов собою даже внутреннюю часть стоп. Тарас поджал ноги, посмотрел в потолок. «Бедный Ежи!» — успел подумать он о соседе, которого пятая ступенька просто доводила иногда до бешенства.
И тут прозвенел дверной звонок. Тарас поднялся, натянул джинсы и, голый по пояс, с головой, пока еще полностью не способной воспринимать окружающий мир, вышел в коридор.
За открывшейся дверью стоял сосед снизу. Страдальчески-землистый цвет его лица насторожил Тараса. В глазах его не было живинки.
