А Адалис - Абджед, хевез, хютти... Роман приключений. Том 4

Борис тихо застонал.

Федоров не спеша добавил:

— Что касается вас всех, то вам не стоит опасаться заражения. Те дни, которые выпали из вашей памяти, вы провели в профилактическом сне. В первый же день вашего пребывания здесь вам была сделана антилепрозная прививка. Она спасает на шесть месяцев. Потом ее приходится повторить. Это, друзья мои, наше собственное достижение. Мы можем предупредить болезнь, а также, как бы это выразиться ясней… застопорить уже начавшийся процесс. Большая часть наших детей, их очень мало, к сожалению, будут здоровы. Какая погода! Спокойной ночи.

Друзья остались одни. Теперь их заставляла молчать острая нервная радость. Наконец Арт закурил:

— Итак, значит, за работу, — сказал он с несколько деланной бодростью, — поживем — увидим. Не так уж страшно, проклятый прокаженный меньшевик.

Глава девятнадцатая СОЮЗ

«Они говорят на многих языках, но у них есть также одно свое эсперанто. Мне приятно, что все часто говорят со мной по-русски, как будто бы эта страна признала мою принадлежность к Советской России.

Эта очень маленькая местность имеет форму подковы: она лепится к склонам гор и представляет собой город-сад. Она приблизительно такой величины, как русский город Могилев, который я видел в 1921 г. Люди живут на дачах. Есть только стеклянные лаборатории и фабрично-заводские здания, которые работают тихо, как церковь. Единственный шум здесь, который я знаю, это — человеческий шум, особенно за общим обедом и ужином. Все разговаривают о науках или искусствах и острят.

Они оказались колонией прокаженных. Что я могу еще сказать?

Очень красиво маленькое здание гимназии, где учатся мальчики и девочки вместе. Дети ведут себя очень примерно и даже скучно; детей мало. Родственная любовь у прокаженных есть, но семейной жизни нет: все живут как бы коммунально, но вместе с тем каждый отдельно, в особняке. Большие друзья по научной специальности стараются жить очень близко друг от друга.

Как мне грустно и тяжело!

Здесь всегда хорошая погода. Что они прокаженные, я узнал только вчера на заседании Совета. Их поведение в обществе совершенно буржуазно — времен упадка: в нем есть дух того плохого равенства и свободы, когда это только равенство членов одного избранного общества…»

Арт отложил свои записки на русском языке «для практики и забвения». В саду под окном появился, сияя округлым древнеримским благодушием и широкой белизной одежд, директор силовых установок Эвгелех. Броунинг спустился в сад. «Этот бедный гусь должен однако чертовски стесняться меня», — горько подумал он, здороваясь с Эвгелехом, и согласился проводить его в лабораторию, тем более, что раньше, до заседания Совета, никого из пленников туда не приглашали. По дороге они за неумытым еще и скуластым от бессонной ночи Сережей. Растрепанные волосы Щеглова стояли на голове перьями, он старался, беря пример с Арта, держаться как ни в чем не бывало, но поминутно срывался на трагическое молчание.

— Нет, дети мои, — вкусно вздыхал Эвгелех, — теория случайностей! Жизнь великолепна, и когда она не может развиваться в ширину передвижения, она растет в высоту и принимает готические формы. Ботанически — совершенно хвойный вид: колется, конечно, как всякая готика, но вечно зеленеет. Жизнь великолепна!

Как бы в подтверждение этого, он необычайно ловко перехлестнул полу верхней одежды с одного плеча на другое и продолжал:

— Вчера председатель Совета сказал, что за время вашего пребывания здесь, мы успели узнать ваши наклонности и способности. Это так. Психометрия, которая выродилась на западе в некую механическую хиромантию, у нас поставлена твердо и умело. В Советской стране она тоже стоит на правильном пути, — поспешил любезно добавить он, покосившись на Сергея. — Судя по данным психометрии, вы — химико-физик, — кивнул он Арту, — а вы, друг Щеглов,

— физико-механик, и вам будут предоставлены соответствующие должности Не потому, что мы нуждаемся в рабочих головах, а потому, что надо же нам идти навстречу потребностям каждого нового гражданина…

Они уже всходили по граненым стеклянным ступеням лаборатории.

Храм прокаженной науки был выдержан от фасада до последней пробирки на опытном столе и формах конструктивно геометрических. Стекло и неизвестный лиловый металл сверкали четкими плоскостями. Широкий, квадратный химик в типичном для всех химиков мира белоснежном халате, тактично переставлял замысловатые колбочки. У него были крепкие пальцы с загнутыми кверху кончиками, как у перса, играющего в нарды, и розовый скандинавский затылок. Пространно приветствовав директора сил, он деловито, по-русски, осведомился у Броунинга:

— Радуетесь ли вы, гражданин? — И, не дождавшись реплики на этот явно риторический, не требующий ответа вопрос, проговорил: — Наконец-то здесь в лаборатории нам предстоит более короткое знакомство. Нас с вами ожидает совместная работа.

— Я радуюсь. Но неужели у вас, профессор, такой недостаток в более достойных сотрудниках, что я…

— О, не беспокойтесь, — перебил химик, — еще ни у кого из моих молодых сотрудников психометрия не нашла такой склонности к собиранию лекарственных специй, а следовательно, к изысканию противоядий. Группа подмастерьев, в которую я хочу вас определить, работает именно по противоядиям.

Англичанин вспомнил свою колониальную страсть к неисследованным травам.

— Сейчас мы вырабатываем противоядие для газа Y серии С, — продолжал ученый с усмешкой, — действие этого газа знакомо вашему товарищу.

— Как? Что такое? — быстро повернул голову Сережа, с гордостью соблюдавший свое звание члена Авиохима.

Профессор дружески положил ему руку с загнутыми пальцами на плечо:

— Тот газ, которому вы обязаны своим присутствием здесь.

— Быть может, мы наглядно увеселим наших друзей, возлюбленный Анаксимандр, — томно предложил Эвгелех.

— Можно, можно.

Профессор, хозяйственно приговаривая, завозился в углу.

— Вот, коллеги, это — ракета. Дальность «полета» неограничена. Предположим, что эта ракета заложена в точке А. Итак, внимание. Ракету я кладу на опытный столик. Включаем воздушные насосы, чтобы газ был извлечен из этой комнаты прежде, чем мы потеряем сознание. Газовая зарядка минимальна. Ракета настроена на прямую волну — одиннадцать. Готово.

Ракета, до сего времени лежавшая смирно, дернулась и щелкнула с резким звуком, походившим на короткий треск разрываемого шелка.

Сергей глубоко вздохнул и вздрогнул. Каждому атому его тела представилась туманная прохлада горной ночевки. Где-то на задворках памяти захлюпала бодрая глинистая вода. Огромная желто-розовая луна медленно упала за снеговые вершины…