Пьер Бенуа - Соленое озеро
— Никогда, дорогая моя, — сказал он, взяв у нее свою книгу — произведение искреннего ума не должно вызывать насмешек другого искреннего ума.
С изумлением взглянула она на него. Но не в первый раз доставлял он ей повод удивляться, а она каждый раз все больше и больше любила его.
Они поженились, как и предполагал преподобный, 2 сентября. Аннабель выразила желание, чтобы церемония проходила в сумерки и чтобы никого, кроме приглашенных свидетелей, не было. Она предоставила пастору заботу о приглашении их.
К пяти часам в столовой виллы, где Роза приготовила ужин жениху с невестой, было уже темно. Снаружи слышался дождь, ливший уже целую неделю. Комната, освещаемая одной свечею, была мрачна. В хрустальном рожке на черном буфете стояла красная роза, качавшаяся каждый раз, когда отворялась дверь.
Гуинетт поднялся. Они вышли. До дороги их провожал с зонтиком в руке Кориолан. Дождь лил потоками.
Их ожидала коляска. Они сели в нее. Лошади тронулись. Из-за спущенного верха коляски из ночного пейзажа видны были только желтые воды вздувшихся, покрытых рябью ручейков, которые куда-то торопились, освещенные туманной луною.
Аннабель отыскала руку пастора и прижала ее к своей груди.
— Я боюсь, — прошептала она. — Ты ничему не научил меня в новой моей религии. Я никогда не была в церкви. Ты не боишься неловкостей с моей стороны?
Он ответил уклончиво.
— Наша религия есть религия души. Она ничего не взяла у пустого римского формализма. Будьте спокойны.
— Где находится церковь, в которой мы будем венчаться? — задала она еще один вопрос.
— Возле Сошёл-Холла.
Она не решилась помешать ходу его мыслей дальнейшими вопросами.
Они вышли из коляски перед маленькой дверью в стене. Надо было спуститься на четыре ступеньки вниз. Дверь открывалась в сводчатый зал. Четверо мужчин грелись там у огня.
— Брат Джемини, вы опоздали, — сказал самый старший из четверых, в то же время и самый высокий.
— Извиняюсь, брат Мердок, — смиренно ответил Гуинетт. — Из-за дождя лошади бежали медленнее обыкновенного.
Он обернулся, взял молодую женщину за руку и привлек ее в освещенный лампою круг.
— Представляю вам, братья, сестру Анну, — произнес он.
Она слегка поклонилась. Четверо мужчин не шевельнулись. Они молча смотрели на нее. Из четверых она знала только одного, некоего Джона Шарпа, который, как она смутно помнила, был на гражданской службе в Соленом Озере.
— Начнем, — сказал, наконец, брат Мердок. — Вам честь и место, брат Джон.
Маленький Джон Шарп взял толстую книгу, на которой сидел.
— Приблизьтесь! — прогнусавил он.
Он открыл книгу. Все присутствующие поднялись со своих мест.
Брат Джон стал читать:
— Брат Джемини, берете ли вы сестру Анну за правую руку в знак того, что она станет вашей законной супругой, а вы будете ее законным супругом ныне и вечно, и обещаете ли вы, что будете выполнять все законы, обряды и предписания, относящиеся к этому святому супружеству в новом и бессмертном договоре. Поступая, таким образом, в присутствии Бога, ангелов и этих вот свидетелей, действуете ли вы свободно и по свободному выбору?
— Да, — ответил Гуинетт.
— Сестра Анна, — начал опять Шарп, — берете ли вы брата Джемини за левую руку...
И он произнес ту же формулу.
— Да, — ответила Аннабель.
— Подпишитесь, — сказал Шарп. — Мы условились, что здесь присутствующий брат Джорам — свидетель брата Джемини, а здесь присутствующий брат Фанёил — свидетель сестры Анны.
Они подписались, а брат Мердок приложил руку последним, расчеркнувшись совсем внизу.
— Вы можете удалиться, брат Джон, — обратился он Шарпу. — Вы нам более не нужны. Сестра моя, братья, не перейдем ли мы в следующий зал?
Они пошли за ним. Сзади них Мердок тщательно запер дверь.
Аннабель оглядела помещение, в котором находилась. То была большая оштукатуренная комната с грубым столом по середине. С потолка ее заливала своим масляным светом скверная лампа.
— Это для вас, сестра моя, — сказал старик Мердок, указывая на длинную тунику из белой кисеи, лежавшую на столе.
— Для меня? — спросила она.
— Для вас. Это символ будущего искупления вашего. Будьте добры, наденьте эту тунику.
— Охотно, — улыбаясь, ответила она.
Она попробовала, но сразу это ей не удалось. Тяжелые пуговицы из стекляруса ее жакета цеплялись за кисею.
Гуинетт и брат Фанёил неуклюже помогали ей.
— Подождите, — сказала она, — так будет проще.
И сняла жакет. Сквозь прозрачное кружево шемизетки виднелась нежная, бледная кожа ее плеч и шеи.
Старый Мердок испустил рычание. В дымном зале пробежал смутный трепет.
Гуинетт вскочил.
— Наденьте свое пальто! — нервно бросил он. — Сию минуту наденьте. — Она смутилась и повиновалась. Через пять минут им удалось наконец закутать ее в кисейный футляр.
— Позвольте мне, по крайней мере, снять шляпу. На что я похожа в таком виде!
Говоря это, она сняла свою большую черную фетровую шляпу. Ее маленькие золотистые завитушки заблестели. Тот же смутный трепет снова прошел по собранию.
— Наденьте шляпу, — нетерпеливо приказал Гуинетт.
Она снова повиновалась. Не без удивления смотрела она на брата Фанёила, повязывавшего ей вокруг талии маленький четырехугольный передник, на котором были вышиты фиговые листья. Затем старый Мердок, который исчез было, снова появился, сам одетый в длинное белое холщовое платье. Они все прошли в третью комнату, меньшую по размерам, но лучше освещенную, и в которой стояли довольно приличные кресла. К стене была приделана кафедра. На нее поднялся брат Мердок.
Он говорил около часа. Впоследствии Аннабель никак не могла вспомнить, что он говорил. Она взглянула на Гуинетта. Он сидел рядом с нею. Глаза его были закрыты. Волосы казались еще более мягкими и более синеватыми, чем обыкновенно, цвет лица более матовым, красота более совершенной... А это выражение серьезной ясности! Боже мой, неужели ты можешь осыпать такими дарами существо, не вполне этого достойное?
Оба свидетеля находились позади их. Брат Фанёил, страдая полипом, сопел с такой силой, что Аннабель несколько раз думала, уж не храпит ли он. Она не могла его видеть; но, повернув немного голову, заметила брата Джорама. Он с таким выражением смотрел на открытый затылок молодой женщины, что Аннабель задрожала от стыда.
Чтобы изгладить это омерзительное видение, она старалась слушать речь брата Мердока. Вдруг она уловила какой-то неприличный намек на Рим. «Ах, да! — подумала она, — это, значит, правда. Я уже больше не католичка. Больше не католичка!» Она почти вслух повторила эту фразу. Она испытывала при этом только удивление... Церковь Килдера!.. Капелла урсулинок в Сан-Луи!.. Не католичка больше... Затем вдруг ей вспомнился отец д’Экзиль, и у нее как раз хватило времени перевести взор на прекрасный профиль своего супруга, иначе ее охватил бы ужас.
