Вячеслав Демченко - Обреченный мост

Кроме того, что они то и дело оступались в рытвины воронок, разведчики так же часто наталкивались и на невысокие стены полуразрушенной бурой кладки. Будто в сухостое прятался лабиринт, замысловатый, как муравейник в разрезе.

— Мирмекий, — с готовностью отозвалась девушка и, больше уже не оборачиваясь, зачастила как по писаному: — С греческого «Муравейник»…

— Народу было, что муравьев в сахарнице, — с готовностью вклинился Войткевич, отчего-то ревниво перехватив синхронную горячку на щеках Наташи и Александра. Пожалуй, даже едва удержался, чтобы не наябедничать: «Да ведь женат твой товарищ…»

— Основан древними греками, выходцами из Милета, в VI веке до нашей эры, — продолжала заученно тараторить Наталья, вышагивая по скрипучей насыпи античных глиняных черепков и костей. — После греков тут была основана римская колония, потом была хазарская деревушка, генуэзский форт…

— О господи, — картинно закатил глаза Войткевич. — Ну, прям как наш Ирод Геродотович на уроке в колонии.

— Да вы что!.. — чуть не съехала по отвалу зольника Наташа. — Тут же сам Гайдукевич копал! Тут… — она осеклась, только теперь сообразив, что на уроках истории советский разведчик почему-то скучал в колонии: «В какой? Где?»[40]

Но, поскольку с поросшего археологического отвала они уже съехали на дорогу, мощённую нетёсаным булыжником, соображать особенно было некогда. Берег, опасный многочисленными объектами береговой обороны, закончился. Началась не менее опасная «земля обетованная».

Обетованная 5-м армейским корпусом генерала К. Альмендигера 17-й армии Вермахта.

Крым. Горная база разведшколы абвера «Эски-Меджит»

— Что-то они долго возятся… — проворчал Фёдор Фёдорович, отняв от глаз бинокль. — Сколько уже?

— П’ятнадцять хвилин, як крутити почали, — не глядя на часы, отозвался Руденко. — Якщо нічого не трапилося, звичайно.

— Что ж наши, тоже посмотреть напросились? — буркнул командир. — Чего не начинают-то?

И будто в ответ на его вопрос, кроны тутовников перед мечетью вдруг прорезали золотые блики огненной вспышки. Громыхнуло раз, другой…

Немецкую гранату с длинной деревянной ручкой Арсений метнул прямо под ноги часовому, что крутился возле высоких дверей, завистливо заглядывая в узкую щель между резными створками в облупленной зелёной краске. Оттуда, из щели, прорывались в ночь звуки бравурного марша, свист и грохот авиабомб, торжествующий голос диктора провозглашал: «Den Siegeseintritt der SS Waffen…»[41]

Должно быть, до демонстрации собственно фильма, про который, оценив афишу на глинобитной стене, осетин Далиев лаконично заметил: «Вах, какая!», а Арсений молча попытался содрать томную блондинку с волнистой асимметричной прической: «Komm zu mir, meine Liebe!» на память, да она, зараза, расползлась в пальцах — намокла, — до собственно фильма дело ещё не дошло. Крутили киножурнал фронтовой хроники «Weltspiegel»[42] — судя по готической надписи на борту «передвижки», небольшого фанерного фургона, размалёванного то ли наспех, то ли безо всяких таланта и умения рекламными уродцами киногероев и плагиаторов Марлен Дитрих.

Зрелище успехов «Totenkopf»[43], надо полагать, было не таким уж и захватывающим для непосредственных участников жизненных хроник, которым недавно ещё довелось месить грязь отступления отнюдь не под оптимистические песнопения, а под рёв советской артиллерии. Поэтому из дверей то и дело выходили перекурить то какой-нибудь унтер-офицер, то солдаты в распахнутых шинелях поверх тёплого белья — рота боевого обеспечения, или что-то вроде хозвзвода…

«Что-то обещанных эсесовцев не видно», — отметил Сергей и прошептал на ухо Арсению, притаившемуся в тени изгороди:

— Погоди, когда кто-нибудь из этих выйдет. — Он показал пальцами «кавычки» эсэсовских рун в петлице. — Как только рванёт, — обернулся Хачариди назад, к остальным, — …вы вокруг мечети. Ты справа, ты слева, — кивнул он поочередно друзьям-соперникам, Далиеву и Малахову. — Прижимайтесь к стенам и палите короткими очередями, но часто. Вроде как нас тут до хрена и больше. И орите как резаные! — добавил он.

— А что орать-то, дядь Сергей? — сглотнув, спросил Яшка. Как всегда, перед самой дракой командирский пафос его куда-то улетучился, уступая место готовности быть обыкновенным мальчишкой.

— Что хочешь, то и ори, только по-русски, — бесшумно отстёгивая сошки пулемёта, проворчал Серёга. — За Родину, за Сталина, и мать его так.

— Чью? — рассеянно переспросил Цапфер, нервно стискивая цевьё «Шпагина» ледяными пальцами.

— Гитлера, разумеется.

— А-а…

— А вот и он сам! — уже в полный голос рявкнул Арсений и выдрал кольцо чеки из-под донца рубчатого стального цилиндра. — Эй, Гитлер, лови!

И впрямь: из дверей мечети вышел поджарый немец с характерными усиками и косой чёлкой, разве что на носу его поблескивало пенсне в тонкой оправке. А главное — из банной жары «кинозала» он вышел, накинув на мокрую спину анорак в буро-зелёных лоскутах камуфляжа. Петлиц на нём, понятное дело, не было, но намётанный глаз Арсения не обманул серебристый череп без нижней челюсти на чёрном околыше фуражки. Вроде как танкистский, но… Знаем мы вашу последнюю моду, поди, в кармане и погоны Вермахта имеются на случай плена.

Граната с невинным стуком булыжника ударила в известняковую плиту порога, обшарканную поколениями правоверных, подскочила и лопнула гулко и звонко. Кровь брызнула на булыжники.

— Давайте! — Сергей подтолкнул Арсения, невольно подавшегося от взрыва назад, и, подхватив пулемёт за рукоятку для переноски, обогнул морпеха. «Похоже, данные разведки подтверждаются… — пнул он “трофейным” итальянским ботинком фуражку, катившуюся на ребре от порога и ровным шагом, словно в тире на “огневую позицию”, направился к разорванной пасти дверей. — Странно только, чего это офицер на солдатский сеанс припёрся. За порядком приглядеть, что ли?»

Пока это было чуть ли не единственным указанием новоиспеченного командующего операцией: «Атакуем во время солдатского сеанса!» — категорически потребовал Боске.

Выдохнув, как перед нырком на незнакомую глубину, Володя рванул следом, стараясь не отстать.

…Внутренность мечети разрывалась от воплей, грохота лавок и резких отрывистых команд. Надо всем преобладал животный вой раненного в дверях гефрайтера, шедшего сразу за офицером. И юродивый оптимизм невидимых херувимов войны, прославляющих марш танков дивизии СС по херсонской степи и морщинам экрана-простыни…