Ночной нарушитель - Валерий Дмитриевич Поволяев
Свободной от упора ногой он пошарил по пространству – не найдется ли еще одного упора? Напрягся, ткнулся в одно место, в другое, в третье, засипел разочарованно – второго упора не было. Положение осложнилось. С другой стороны, пусть ветер и проволочет его малость, главное – чтобы прибил к какому-нибудь дому, к стенке, а дальше Верников выкрутится, справится с вет-ром, обойдется своими силами…
Он приподнялся на несколько сантиметров над снегом, проверяя, примерзла спина или нет, – оторвался от земной тверди легко, значит, спина его к снегу не примерзла… Уже хорошо. В следующее мгновение Верников поспешно лег на снег, ветер вновь швырнул ему в лицо целую пригоршню мерзлой крошки. Попал, мерзавец, точно в рот, забил горло. Перед Верниковым все поплыло, серое крутящееся пространство украсилось цветными разводами, в ушах запищала, затенькала неведомая птица.
Думай, Федя, думай, как вернуться домой, не оставаться же тут до утра. Ерзая спиной по снегу, Верников прокашлялся, прочистил глотку, сплюнул в воздух, но ветер швырнул плевок обратно. Верников запоздало прикрыл рукою лицо.
В конце концов он понял, как надо действовать. Раскинул руки крестом, чтобы его не поволокло, словно куль с мукой, перевернулся на спину и, выждав, когда между двумя порывами ветра образуется пауза, с силой оттолкнулся от земли одной ногой, потом другой…
Он полз по снегу, словно катер посуху, все ближе и ближе к спасительному подъезду. Впрочем, говорить «гоп» было еще рано – пока он не очутится у теплой печки, пахнущей наваристым борщом и чесночными пампушками, или у чугунной батареи, уютно потрескивающей от жара, считать, что он благополучно выбрался из передряги, нельзя.
Разбойник-ветер запоздало заметил манипуляции человека, взвыл возмущенно, будто обманутый человек, взвился в высоту, чтобы взять разгон и с верхотуры упал вниз.
Он всадился в землю с такой силой, что под Верниковым все задрожало, хрустящая пороша взлетела покрывалом, забила глаза, ноздри, старик закашлялся и поспешно выбросил в обе стороны руки, образуя крест, потом выбросил ноги – все меньше будет волочь.
Ветер приподнял его, легко сдвинул с места, загоготал радостно, но в следующее мгновение в нем что-то надсеклось, хрястнуло жалобно, и ветер сбавил напор, снова взмыл вверх.
Это кто же вздумал помочь человеку? Никого, кто обладал бы тайной силой, не было. Ветер снова спикировал вниз.
Верников почувствовал, как тело его словно бы само по себе поволоклось по снегу, только суставы старческие, ослабленные, заскрипели разлаженно, правую ногу пробила боль – Верников подвернул ее неловко – крик сам по себе вымахнул из него, угас в вое ветра. Верников стиснул зубы, зажимая в себе крик, перевернулся несколько раз, перемещаясь по снегу, – ветер катил его, словно мешок, – и остановился.
Хохотнув довольно, ветер устремился вверх, в воющую серую мглу, затих там. И Верников затих, он боялся даже пошевелиться.
А с другой стороны – странное дело, этого не должно было быть, – в нем неожиданно появилась уверенность, что все обойдется, чертовщина, приключившаяся с ним, отступит, ветер перестанет выть и измываться над человеком, стихнет, будто проткнутый гвоздем воздушный шар.
Верников ощутил, как по щекам у него потекли теплые слезы. Непонятно было, что это за слезы – то ли облегчения, то ли, наоборот, тяжести, тело Верникова дернулось само по себе, словно бы от удара электрическим током, выгнулось по-рыбьи, он опустился спиной на землю и затих.
Пришел в себя через несколько мгновений, с трудом разлепил губы в хрипе:
– Где я?
Ветер очнулся и снова потащил его по жесткому, словно бы утрамбованному асфальтовым катком снегу.
1 января. Контрольно-следовая полоса. 3 час. 52 мин. ночи
Коряков спустился вниз еще немного, ухватил беспамятного человека, сидящего в норе, за воротник, попробовал приподнять его – тот сидел в снеговом колодце плотно, одному Корякову не справиться, а вдвоем, втроем тут не поместиться…
Как минимум, нужна вторая веревка. У напарника она есть.
Значит, надо снова надрываться, карабкаться наверх. Другого выхода нет. Но для начала надо узнать, жив пленник этой норы или мертв? А как узнать? До запястья, чтобы проверить пульс, лейтенанту не дотянуться – руки у пленника опущены вниз.
Он изогнулся, дотянулся рукой до головы Удачливого Ли, прижал большой палец правой руки к шее. Напрягся, стараясь уловить далекое биение, свидетельствующее о том, что человек этот жив… Ни биения, ни тепла, ни признаков жизни – ничего.
Лейтенант дернул за конец веревки, прося напарника выбрать ее, глянул вверх и обреченно мотнул головой – он находился в могиле.
– Свят, свят, свят! – хрипло пробормотал Коряков и снова дернул за веревку – что-то мешкает Лебеденко, медлит. А медлить нельзя. Ни секунды.
Он потукал носком ботинка в один край колодца, установил ногу, проверил, можно ли на нее опереться, потом установил другую ногу, проверил стенку на прочность – не осыпется ли, приподнялся, – и по толике, по малой малости, по сантиметру стал брать колодец, будто некую скальную высоту.
Но это не высота была, а совсем наоборот – могила.
1 января. Застава № 12. 3 час. 53 мин. ночи
Тетя Дина принесла из комнаты Корякова камышового котенка, опустила его на колени Лене.
– Знакомое лицо, – сказала Лена, – чего же мы его там оставили?
– Будет твоим крестником. Хоть он и дикий, но ручным станет очень скоро – кошачья порода обязательно возьмет верх, тяга к человеку пересилит все остальное… Дикие коты быстро начинают ловить мышей, как обычные домашние кошки, и петь песни. Придумай ему какое-нибудь имя, и он будет на это имя отзываться.
– А это он или она? – неожиданно растерянно спросила Лена.
– Он.
Лицо Ленино приняло озабоченное выражение, она оглянулась, словно бы хотела получить подсказку, зашевелила немо губами, как школьница, которую загнали в тупик сложной теоремой.
– Тетя Дина, давайте назовем его Барсиком.
– Барсик – это хорошо, но видишь ли… – тетя Дина с нежностью погладила котенка, тот сонно заморгал глазами, – окраска-то у него совсем не барсовая. Барсик – это для пестрого, для пятнистого кота, а этот паренек совсем иного коленкора…
– Тогда давайте назовем его Киддом. Был когда-то в истории такой деятель – капитан Кидд.
– Уж больно не по-русски, Ленок. И разбойно как-то.
– Гм-м. Капитан Кидд действительно был разбойником. Морским.
– Тем более, давай как-нибудь по-другому.
Лена вновь озадаченно наморщила лоб.
– Флинт… Флинт – это тоже разбойное. А больше ничего в голову не приходит. Чиком, может, назвать? Нет, это собачье имя. Муркой? Слишком просто. Да и он – не она. Мурка-то – имя дамское. Как же назвать?
– Думай, Ленок, думай.
Лена погладила котенка, запоздало подивилась жесткости его шерсти, но тете Дине ничего не стала говорить.
– Может, назвать Полосатиком? Он же – полосатый…
– В этом слове есть что-то рыбье… Закуска к пиву. Не годится.
– М-да, не годится, – Лена вздохнула. – А может, по фармацевтической части? У нас – много вкусных названий. Панадол, Предуктал, Ренитек, Диклофенак,
