Смерть старателя - Александр Николаевич Цуканов
Почтарка не дождалась, сама вышло на крыльцо.
— Башкирия, Юматово… жена, что ль?
— Она самая, — распустив морщины на лице, сразу откликнулся Цукан. — Поссорились вдрызг. Ну, ничего, образумится.
— Все вы так. Чуть что — баба виновата. А сам усвистел на год и ни духу, ни слуху. Небось поджениться успел?
— Не-е, милая. Я в тайге кочумал. В газетах даже писали про аварию нашего самолета.
— Точно. Думаю, где фамилию эту слыхала. И куда же ты теперь?
— К дружку давнему поеду. Будь добра, если письмишко поступит, отправь в Магаданскую область, поселок Тенька, до востребования.
Подал бумажку с адресом, затем покопался в рюкзаке, вытащил кусок кетового балыка. Протянул женщине. Она замахала руками: не нужно, я и так отправлю.
— Возьми, не обижай. Я от чистого сердца, рад, что жена откликнулась. С товарками чаю попьете…
С Иваном Маркеловым созвонился по межгороду. Он продолжал работать начальником технического склада на руднике «Наталка», знал всех и вся в районе. Кратко пожалился, обрисовал ситуацию. Маркелов сказал без раздумий: «Приезжай. С работой помогу. Жилье есть». Всё просто и конкретно, как у настоящих колымчан.
Весь вечер просидел в кафе «Ахтамар» в надежде, что появится кто-то знакомый из старателей, но мелькали лица чужие, словно за год тут переменился народ, и осталась одна гопота, которая не может выпить кружку пива, не расплескав на стол из-за похмельного тремора. Сергей Барабанов, говорят, разругался полностью с местным начальством и вместе с остатками артели «Звезда» перебрался куда-то к Охотскому морю в Хабаровский край. Только ему мог бы доверить заученный план и тайну Шайтан-горы, которую так и не разгадал до конца. Он мысленно стал сочинять письмо Анне Малявиной… Покопался в рюкзаке, разозлился, что нет карандашного огрызка. «Всегда был… Ладно, устроюсь и тогда отпишу всё подробно», — решил он.
К столику подсел молодой мужчина. Сверкнул удостоверением, быстрой скороговоркой представился сотрудником комитета государственной безопасности.
— Прошу пройти со мной, с вами хотят побеседовать. Тут недалеко.
Цукана аж передернуло. «Началось». Возражать не стал, себе дороже. Забеспокоился, когда вошли в крайний подъезд обыкновенного двухэтажного дома и поднялись на второй этаж в квартиру с дверью, обитой коричневым дерматином. Из комнаты вышел Ахметшахов с улыбкой на лице. Протянул ладонь.
— Здравствуйте, Аркадий Федорович! Вижу, что не ожидали.
Цукан вошел в ступор. Замер, не знал, что сказать. Ахметшахов выпроводил сотрудника из служебной квартиры, щелкнул замком.
— Не переживайте, задерживать в этот раз не будем. Экспертиза не подтвердила идентификацию золота ни с одним из известных месторождений. Никто в МВД сначала не поверил в заявленный вами клад на реке Дялтула. И честно скажу, собирались завести дело о перепродаже драгметаллов. Но теперь все вынуждены согласиться, и мы в том числе. А вас можно поздравить, вам выплатят в ближайшее время полагающуюся по закону сумму. Удачливый вы человек, Аркадий Федорович.
— Да уж — удачливый, чуть не сдох в тайге…
— А золото все же прихватили. Могли ведь утаить, продать спекулянтам за огромные деньги.
— Грешен. Дело прошлое. Ради жены и сына старался… Больше не хочу рисковать.
Ахметшахов посмотрел внимательно, что называется в упор, раздувая ноздри, потому что вспомнил, как обвел их вокруг пальца этот мужик. Выучка помогла сдержаться. Он оценил откровенность Цукана, на грани чистосердечного признания.
— А давайте-ка чаю выпьем. Я зла не держу. Мне тоже здесь подвернулась удача.
Его тюркское смуглое лицо с узким разрезом глаз засияло, словно бы поймало солнечный лучик. Так случалось, когда он вспоминал про Наталью, которую высмотрел случайно в Таммоте и вскоре влюбился так, что при воспоминании начинали пламенеть щеки.
Квартира слегка напоминала гостиничный номер. Но при этом казалась обжитой. Цукан краем слышал о квартирах на подставных лиц. Разговор тяготил, в горле стояла неприятная сухость. Налил себе в чашку густой темно-коричневой заварки.
— Ладно хоть чаек у вас хороший, видимо, цейлонский, — не удержался, вставил шпильку Цукан.
— Мне поручили выразить вам, Аркадий Федорович, благодарность за вклад в развитие района. Ну и за спасение Виктора Осинкина…
Ахметшахов приостановился, потому что не мог зримо представить, как можно в тайге, без инструмента сделать такую операцию, и поэтому съездил в больницу, где лежал этот молодой парень. Хирург объяснил, что под наркозом заново вскрыл швы на ноге у Осинкина, вытащил леску, которой Цукан сшил кожу и мышцы.
— Должен признаться, случай уникальный. — Врач приподнял одеяло над забинтованной культей Осинкина, показывая, что всё действительно так. — Я сохраню эту леску, а то коллеги в Якутске не поверят. И обязательно сделаю описание операции со слов автора. Может быть, опубликуют в «Медицинском вестнике».
Поэтому Ахметшахов смягчая свой официальный тон, сказал:
— Я хотел бы вам, Аркадий Федорович, помочь от себя лично.
— Мне не нужна ваша помощь, — ответил Цукан и резко отодвинул в сторону чашку.
— Напрасно. Я не собираюсь вас вербовать в агенты. У нас хватает добровольцев. — Ахметшахов даже слегка улыбнулся. — Я получил копию вашего личного дела из архива МВД Магаданской области. Прочитал о ваших военных наградах. Там есть ходатайство генерал-майора Маторина, перечислены боевые заслуги. Я готов помочь с полной реабилитацией.
— Но я же по уголовной статье проходил?
— Это сейчас неважно. Уверяю, мы подготовим документы, и вам будет возращено воинское звание, награды, вы получите удостоверение участника войны с гитлеровской Германией.
Цукан сидел, понуро опустив голову. Он боялся, что потекут слезы от нахлынувшей давней обиды.
— Понимаю, обижены, что применили к вам спецсредства, что попали в психушку. Да, мы поступили жестоко. Но это война! Внутренняя война. Если бросить руль, то машина пойдет под откос… Ну, заполняйте же бланк заявления. Тут нет никакого подвоха, клянусь вам.
Провожая к выходу, Ахметшахов сказал: «Полагаю, мы еще встретимся, за рюмкой чая обмоем ваши наградные документы… И тогда расскажете мне, по секрету, как сумели переиграть оперативный отдел уфимского кагэбэ и меня лично с самородком Монах». — Он рассмеялся искренне, как умеют смеяться молодые люди из-за какого-нибудь пустяка.
Цукан лишь кивнул, ему было совсем не смешно. Он особо не завидовал, но иногда пробивало горькой досадой, когда кто-нибудь у билетных касс размахивал удостоверением участника войны или сидел в президиуме 9 мая, сверкая начищенными медалями. Ветеранов поздравляли, пионеры дарили цветы… А его обносили, словно пустое место, словно не пластался в окопах и под обстрелами и не валялся в госпитале с пробитой башкой.
Ахметшахов смотрел в седой затылок с залысиной, на сутуловатую спину и думал, что, видать, крепко досталось мужику за последние годы. Ему запомнился Цукан напористый, наглый и очень сильный физически, он избил двух агентов, подсаженных
