Густав Эмар - Фланкер

Охотники улыбнулись, обменявшись многозначительными взглядами.

— Поздно для вас — конечно, вы не постигли тайн прерий, — возразил Вольная Пуля, — но не для нас: мы совсем другое дело.

— Да, — подтвердил Верный Прицел, — если мы найдем один только их след, то, каким бы неприметным он ни был, найдем и другой и принесем вам отчет об этих незнакомцах, поведение которых, как справедливо заметил Вольная Пуля, очень странно и чересчур честно.

— О! И почему только я не могу ехать с вами! — воскликнул дон Мигель с сожалением.

— Прежде всего выздоравливайте. Скоро, я в этом уверен, начнется ваша роль: через три дня мы доставим вам все сведения, интересующие вас теперь, без которых вы не можете ничего сделать.

— Так вы мне обещаете вернуться через три дня?..

— Да, через три дня мы возвратимся из нашего странствия. Рассчитывайте на наше обещание и сберегите себя так, чтобы вы тотчас же смогли пуститься в путь…

— Я буду готов.

— До свидания; солнце уже высоко, мы не можем терять ни минуты.

— До свидания и доброго пути!

Охотники, дружески пожав дону Мигелю руку, сели на коней, пришпорили их и быстро удалились по направлению к броду Рубио.

Начальник мексиканцев, положенный на носилки, медленно двинулся в сопровождении своих товарищей по дороге в сторону лагеря, куда прибыл за час до заката солнца.

ГЛАВА XVII. Дон Мариано

Возвратимся теперь в лагерь к дону Стефано Коэчо, которого мы оставили, в беспамятстве в компании Руперто и дона Мариано. Двойное восклицание охотника и мексиканского путешественника при взгляде на лицо человека, поднятого ими на берегу реки, погрузило присутствующих в глубокое изумление.

Бермудес первым овладел собой и подошел к своему господину.

— Отойдите, дон Мариано, — сказал он ему, — не оставайтесь здесь: может быть, будет лучше, когда, открыв глаза, ваш брат не увидит вас.

Дон Мариано устремил на раненого жгучий взгляд.

— Каким же это образом я нахожу его здесь? — тихо произнес он, обращаясь как бы к самому себе. — Что он делает в этих диких краях? Значит, он лгал, написав мне, что важные дела призывают его в Соединенные Штаты и что он едет в Новый Орлеан.

— Сеньор дон Эстебан, ваш брат, — серьезно заметил Бермудес, — один из тех людей темного поведения, ни мысли, ни действия которых невозможно узнать. Видите, этот охотник называет его именем, ему не принадлежащим! С какой целью скрывается он? Верьте мне, дон Мариано, тут кроется тайна, которую мы, с Божьей помощью, узнаем. Но будьте осторожны: не стоит выдавать ему нашего присутствия; всегда будет время это сделать, если мы узнаем, что обмануты.

— Это правда, Бермудес, ваш совет хорош, я ему последую, но прежде чем я удалюсь, я должен убедиться, в каком состоянии он находится; этот человек — мой брат, и как бы он ни был виноват передо мной, я не хочу, чтобы он умер без помощи.

— Может быть, так было бы лучше, — проворчал Бермудес.

Дон Мариано взглянул на него с недовольным видом и наклонился к раненому.

Дон Стефано все еще находился в обмороке. Дикая Роза оказывала ему самые старательные и нежные попечения, но все они оставались безуспешными — обморок не проходил.

— Послушайте меня, ваша милость, — настаивал Бермудес, — удалитесь.

Дон Мариано в последний раз взглянул на брата; казалось, он колебался, но наконец отвернувшись, с усилием проговорил:

— Уйдем!

Лицо старого слуги прояснилось.

— Поручаю вам этого человека, — обратился Мариано к Руперто, — окажите ему заботы, требуемые его положением и гуманностью.

Охотник молча поклонился. Мексиканский дворянин подошел к своему коню, привязанному вместе с другими к молодому деревцу. Дон Мариано удалялся с сожалением — казалось, тайный голос удерживал его.

В ту минуту, когда он уже вставил ногу в стремя, чья-то рука легла на его плечо. Он обернулся. Перед ним стоял индеец; это был Летучий Орел.

Вождь предоставил белым заботиться о перенесении раненого, а сам, по инстинкту, свойственному его племени, пробрался к месту засады и самым тщательным образом исследовал его и все места, где происходила схватка. Целью его было обнаружить какие-нибудь следы или знаки, которые в случае необходимости могли бы быть полезны тем, кто захотел бы поглубже узнать причину засады против дона Мигеля. Судьба помогла ему, обогатив его доказательством, ценность которого была безгранична и которое, без сомнения, дон Стефано откупил бы самой чистой своей кровью, чтобы только уничтожить его; к сожалению, доказательство это, как ни было оно интересно, ничего не значило для индейца и в руках его не имело никакой цены.

Летучий Орел тотчас подумал о доне Мариано, который, вероятно, мог бы объяснить ему важность таинственной находки. Повертев ее в руках, он решился спрятать ее за пазуху и быстрым шагом направился к костру, где, вероятно, ожидал найти мексиканца.

— Отец мой уезжает? — спросил краснокожий.

— Да, — ответил дон Мариано, — я рад, что увидел вас перед отъездом, вождь, я хочу поблагодарить вас за дружеское гостеприимство.

Индеец поклонился.

— Отец мой может разобрать писание бледнолицых, не так ли? — продолжал он. — У белых большие знания, мой отец должен быть вождем своего племени.

Дон Мариано с удивлением поглядел на команча.

— Что вы хотите сказать? — спросил он его.

— Наши отцы, индейцы, научили нас переносить на звериные шкуры, специально для того приготовленные, любопытные события, происходившие с нами в нашем племени в старинные времена; бледнолицые все знают: у них есть великие лекарства и свое писание.

— Конечно, у нас есть книги, в которых, посредством условных знаков, мы записываем историю племен и даже мысли людей.

— Хорошо, — радостно сказал вождь, — отец мой должен знать эти знаки — голова его уже седа.

— Я действительно знаю их: эта наука очень легка. Но на что же она нужна вам?

Летучий Орел отрицательно покачал головой.

— Нет, — сказал он, — не мне, но, может быть, другим.

— Я не понимаю вас, вождь, будьте так добры, объяснитесь скорее, я хочу удалиться, прежде чем этот человек очнется.

Индеец поглядел в ту сторону, где лежал раненый.

— Он откроет глаза не ранее, чем через час, — заметил он, — Летучий Орел может говорить с отцом.

Невольно дону Мариано захотелось узнать, что индеец собирается передать ему; он решился подождать и сделал индейцу знак, чтобы тот говорил.

Вождь заговорил важным тоном:

— Пусть отец мой слушает. Летучий Орел не старая баба-болтунья, он известный вождь. Все слова, вылетающие из его груди, внушены ему Вакондой. Летучий Орел любит бледнолицых за то, что они были добры к нему и во многих случаях оказали ему важные услуги. После битвы вождь внимательно осмотрел место сражения. На том месте, где упал человек, которого отец мой перенес сюда, Летучий