Михаил Шалаев. - Сокровище Джунаида.
К тому времени Порсы устал ждать и возобновил свои притязания. Он посылал ей повестки — «на собеседование», а сам сервировал в кабинете стол водкой и черной икрой в надежде, что она сдастся. Порсы рассуждал как истинный туркмен: «Что охраняешь — то имеешь». Причем в данном случае ему особенно нравился двойной смысл слова «иметь». Кто ее охраняет? Он. Значит, он и должен ее иметь.
Но в сердце Гульнары лишь крепло отвращение к жирному участковому, и она стала бояться, что однажды сорвется: за время, проведенное в следственном изоляторе и в ссылке, внутри у нее все закаменело от ненависти — к участковому, к властям, обрекшим ее на жалкое существование в этой жуткой дыре, ко всему «молодому независимому» государству. Ей уже просто становилось все равно, и ничего не страшно.
Она пошла как-то раз к поселковому начальнику Бердумурад-ага, чтобы пожаловаться на Порсы. Но тот, выслушав, лишь посмотрел на нее с сожалением: в полицейском государстве против полиции ничего не сделаешь. Как бы она ни называлась — хоть полиция, хоть милиция.
И вот однажды Порсы вновь пришел к ней с выпивкой и банкой икры. Видимо, решил, что ей просто неудобно у него в кабинете, и сменил дислокацию. Он по-хозяйски уселся за стол, поставил водку и икру, а также раздобытую невесть где бутылку шампанского — на случай, если девушка не захочет водку. Велел принести стаканы. Гульнара принесла один стакан. Порсы посмотрел на нее угрожающе:
— Я сказал — стаканы!
Гульнара почувствовала, как опять все каменеет у нее внутри. Она поглядела на него и спокойно сказала:
— Порсы, зачем тебе это надо? Смотри — как бы не пожалеть.
— Ты мне угрожаешь? — участковый был поражен.
— Нет, предупреждаю, — Гульнара была совершенно спокойна. — Сообщу куда надо, что тебе новые названия не нравятся…
Но участковый этот вопрос уже продумал. Он делано захохотал:
— Да сообщай на здоровье! Кто тебе поверит? Ты же преступница! А вот мне поверят. Ладно, давай выпьем…
Порсы разлил по полстакана водки, положил на черствый хлеб ложку черной икры и приподнял посуду:
— На здоровье!
Гульнара выпила, почти не почувствовав вкуса. Она не спеша намазала икры на кусочек хлеба, закусила. Участковый, восприняв ее согласие выпить как согласие вообще, воспрянул духом. Он закурил (Гульнара терпеть не могла табака, но Порсы этого не знал), развалился на стуле и стал рассказывать историю, как он выжил из Бекдаша одного браконьера, который не хотел ему «отстегивать».
— Уехал! Не выдержал — уехал в Куули-Маяк. Знай наших! Он думал, со мной шутки можно шутить… — участковый хотел, чтобы девушка поглубже прониклась пониманием, какой он могущественный и как опасно с ним ссориться.
Они еще выпили. Гульнара, на которую водка практически не подействовала, спокойно ждала, пока он дойдет до кондиции. Что дойдет — сомнений не было. Выпили по третьей. Тогда Порсы начал переводить разговор на «интимные» темы. Говорил о том, как надоела ему жена, как обрадовался он, когда узнал, что в Бекдаш едет молодая современная девушка… Гульнара вздохнула и мысленно приготовилась. Она ничего не отвечала участковому, только безучастно смотрела на бутылку шампанского, которая так и осталась не откупоренной.
Ну да вот наконец он, опять-таки ошибочно приняв ее молчание за согласие, встал, по-хозяйски ухватил за руку и настойчиво повлек ее к дивану. Она не поддалась.
— Не надо, Порсы, — обреченно сказала Гульнара.
— Да ладно тебе, пойдем… — участковый продолжал свои попытки, ухмыляясь толстыми лоснящимися губами.
Она уже до этого несколько раз проиграла в голове свои действия — совершенно трезво и спокойно. Поэтому, когда он, силком подняв ее со стула, грубо схватил за задницу, Гульнара поняла, что дальше откладывать нельзя. Мысленно отрепетированным движением она схватила тяжелую бутылку темного стекла за горлышко и изо всех сил грохнула его по темени. Участковый постоял немного, и рухнул на пол. Его жирная башка оказалась не такой прочной, как выглядела. Она посмотрела него, махнула рукой и пошла к морю, не зная, что делать и как дальше жить. Порсы теперь наверняка посадит ее, причем надолго — в Туркменистане нет страшнее преступления, чем нападение на представителя власти.
Она долго сидела на плоском камне, давясь слезами и кидая камни в море. В голове у нее упорно крутилась мысль, что надо бы не камни кидать, а самой кинуться — и плыть, плыть, пока не кончатся силы, чтобы назад уже никак не вернуться… Когда тихо фыркнула подъехавшая машина, она даже не обернулась — ей было все равно.
— Что скучаешь одна, красавица? — услышала она молодой незнакомый голос.
— Как же, заскучаешь здесь, — ответила она — скорее не ему, а собственным мыслям. И видимо, голос подвел — дрогнул, потому что тот же голос произнес:
— О-о, да ты плачешь, что ли?
И только тут Гульнара встрепенулась. До нее вдруг дошло, что она слышит правильную русскую речь — впервые за долгое время. Тогда наконец оглянулась, и увидела здоровенного молодого мужика с широким и добродушным, как ей показалась, лицом. Его попутчик — востроносенький, с чубчиком, — особого впечатления не произвел.
— А вы кто такие? — спросила она, выжидательно разглядывая обоих.
— Странники, — спешно ответил вместо Упырева Деревянко.
Гульнара вдруг улыбнулась:
— Не похоже. Странники — это как дервиши. Грязные, волосатые…
— А мы такие и есть, — опять встрял Леха. — Грязные и волосатые. Вот, искупаться приехали. А вы здесь живете?
Гульнара только махнула рукой:
— Лучше не спрашивайте…
Но Леха не унимался:
— А почему вы плакали?
— Да так… просто… — Гульнара с трудом сдержала вновь накатившие слезы.
Спутник здоровенного начал раздеваться:
— Ничего, если мы искупаемся?
— Да на здоровье. За вами, надеюсь, подглядывать не будут, — Гульнара уже была уверена, что эти — не местные. Не из Туркмении. Может быть, из Казахстана… Возможно. Но скорее всего — из России. Это хорошо, это может пригодиться…
— А за вами что, подглядывают? — удивился востроносенький.
— Да дикари, что с них взять… — вздохнула девушка.
— А как вас зовут? — снова вступил в разговор здоровенный.
— Гульнара.
— Красивое имя. Что это значит?
— Цветок граната… или гранатовый цвет — не знаю, как точно.
— Очень красиво. И вы тоже — очень красивая.
Гульнара грустно улыбнулась. До сих пор для нее комплименты всегда означали лишь одно: начинаются неприятности. Следователь в прокуратуре тоже говорил, что она очень красивая. Но эти вроде не пристают. Она спросила:
