Василий Веденеев - Искатель. 1986. Выпуск №3

— Скорей, Владислав, скорее, — торопил его Чеслав.

— Момент. Тут должен быть еще… Очень ценная вещь. Самая ценная… — обшаривая тело, Владек повернул его на бок. Вдруг глаза его широко раскрылись. Он увидел ножевую рану под лопаткой. Немигающий взгляд вперился в Чеслава: — Кто?

Чеслав побледнел.

— Пся крев! То он Кравец! Пан засипел. Он говорит, кончается, зови Владека. Я побежал, а он…

— Ты знаешь, что он унес? — Владислав вскочил и вцепился в Чеслава. — Знаешь?

— Все вроде здесь… — отмахнулся Чеслав, показывая на ранец.

— А-а… — простонал Владек, — бумажки, эти бумажки! Там же будущее мое было… За ним, скорее!

Владек рванулся было в кусты. Чеслав поймал его за руку.

— Куда! — грубо прикрикнул он. — Куда? Ты что, не слышишь? Собаки заливаются. Надо уходить!

Владек сел на землю и разрыдался. Чеслав оттащил тело полковника в сторону и спихнул в трясину.

Потом он подошел к Владеку, немного помолчал, слушая всхлипывания, и тронул за плечо своего нового хозяина.

— Уже ничего нельзя сделать. Пошли. Сейчас главное — выжить.

Владек с трудом встал. Посмотрел в сторону зарослей, где. очевидно, скрылся Кравец с медальоном, и тихо сказал:

— Я найду. Мне отец завещал. Я найду, чего бы мне это ни стоило.

Потом, повернувшись, зашагал вслед за Чеславом…

…Кравец не пошел к границе, вне всякого сомнения, она были перекрыта, а направился в противоположную сторону Прежде всего надо было уйти из области действия русских частей, отсидеться. Возможно, вернуться на остров. Там еще достаточно пищи и воды. И лишь потом, когда все уляжется, перебираться за кордон. Единственное, что не нравилось Кравцу, — необходимость возвращаться в Живуни. Не лежало сердце к этой дороге. Но лучшего варианта не было. Там начиналась единственная тропа по болоту, которую он хорошо знал.

Он больше не слышал звуков погони То ли всех уже перестреляли, то ли красные далеко ушли. Скорей всего и то и другое.

Наконец поворот к Живуни. Еще с десяток километров по суше, потом час—полтора по болоту, и он в безопасности. Хотя вряд ли успеет засветло. Нужно будет на ночь берлогу соорудить.

Кравец прошел еще с километр. Потом понял, что дальше идти не сможет, пока не узнает, в чем секрет медальона.

Вдали виднелась небольшая полянка. С двух сторон ее, словно стенкой, ограждал молодой орешник. Она показалась ему подходящим местом, и он направился туда.

Выйдя на поляну, он сразу нашел место, где было побольше света. Остановился, бросив на траву карабин, достал медальон.

Он не рассматривал красоту изящной решетки, сплетенной из золотых нитей. Лишь мельком взглянул на художественную миниатюру. Ему хотелось быстрее отыскать тайный рычажок, который открыл бы путь в роскошную жизнь.

Наконец он увидел, что одна веточка расположена не так, как нужно. Вот он, рычажок! Кравец забыл об опасности. Он не заметил, что в густых зарослях стоит человек и внимательно наблюдает за ним.

Кравец взял поудобнее медальон одной рукой. Пальцами другой он хотел нажать на рычажочек.

Человек в кустарнике поднял двустволку, прицелился. Но не стрелял. Он никогда не стрелял в спину.

— Кравец! — глухо окликнул он.

Кравец замер. Потом тихо стал поворачиваться на голос. Одна рука медленно поползла к кобуре. Главное — разрядить обойму в Филиппа. Он узнал голос.

— Кравец! — повторил Филипп. — Повернись!

Кравец поднял голову. Но не увидел глаз Филиппа. Он увидел два черных отверстия. Вот они начали расти, шириться, и из них вырвалось жгучее пламя…

Из болота Алексея вынесли на шинелях красноармейцы. После операции он был в беспамятстве. На четвертый день врачи вообще потеряли всякую надежду. Сильно поднялась температура. Помимо пулевого ранения, у него была еще и простуда. Еще два дня он был между жизнью и смертью. В тягучих кошмарах забытья к нему из невообразимой дали протягивала руки Василинка, потом ее вдруг загораживал неестественно бледный, перепачканный тиной пан Барковский, приказывавший мрачному небритому Чеславу и злому Кравцу пытать его раскаленными иглами. А Астахов спешил ему на помощь и никак не мог успеть.

И все же он выжил. Открыв глаза, увидел белый потолок, блики неяркого осеннего солнца на нем, показавшуюся необычно большой больничную палату. К нему никого не пускали От слабости и потери крови он даже не мог разговаривать. Его кормили и заставляли спать.

Очнувшись в очередной раз от полусна-полузабытья, Алексей вдруг увидел Астахова. Ссутулив широкие плечи, тот сидел на белой больничной табуретке около его кровати. Поверх новой коверкотовой гимнастерки накинут больничный халат.

— Здравствуй, — почему-то очень тихо сказал Сергей Дмитриевич. — Вот едва пустили к тебе. Ослаб ты здорово, говорят. А я вижу — герой! Как есть, на самом деле…

Алексей слабо улыбнулся в ответ и тоже хотел что-то сказать. Но не получилось. Сил не хватило.

— Ты молчи, молчи… — предостерегающе положил ему руку на плечо Астахов, — а то врачи услышат, что мы тут с тобой болтаем, и выгонят меня. Сам знаешь — врачи! Так что молчок…

Потом подмигнул Алексею, пододвинул табуретку чуть ближе.

— А я, брат, прощаться пришел. Переводят меня. Поеду опять на северо-запад, в Ленинград. Большие дела там начинаются. Адрес вот оставлю, — он сунул под подушку записку, — пиши, как поправишься. Я человек одинокий, письмецо от тебя получить приятно будет… А ты молодец. Великое дело сдюжил. Нет больше Барковского. Мы его шинель всю в крови нашли. Судя по всему, его тело бандиты в трясине похоронили… И банды больше нет.

Алексей почувствовал, что Астахов что-то не договаривает:

— Тетка Килина привет тебе шлет. Приехала специально в Брест. Да…

Астахов снова замялся. Не умел он говорить обиняками, вокруг вертеться. Да только ни к чему сейчас прямота, ни к чему…

— Ты прости… — глухо начал Сергей Дмитриевич, — не уберегли мы ее.

Алексей закрыл глаза. По щеке, оставляя влажный след, тихо скатилась слезинка.

В палату заглянул доктор.

— Уже все? — спросил Астахов. Врач кивнул. Сергей Дмитриевич поднялся. — Мы тебя к награде представили, скоро документы должны прийти. Выздоравливай, набирайся сил. Врагов у нас еще много, и бои предстоят жестокие… Ну, прощай! — Он наклонился и неловко поцеловал Алексея, что-то теплое вложив ему в слабую ладонь. — Тебе от меня, на память…

Алексей с трудом приподнял руку и разжал пальцы. Сквозь слезы, застилавшие глаза, он увидел старый медный ключ с замысловатой бородкой…