Геннадий Гусаченко - Жизнь-река
Мы — дети войны, «потерянное поколение», с удовольствием катались на коньках–снегурочках, прикрученных к валенкам проволокой. На школьных переменах хороводом пели «Три танкиста», «Катюшу», «Взвейтесь кострами синие ночи». С радостью повязывали красные галстуки, мечтая о комсомольских значках.
Мы — дети войны, «потерянное поколение», осваивали целинные земли в казахстанских степях, строили гидроэлектростанции, возводили новые заводы и города, запускали космические корабли, создавали замечательные кинофильмы, проводили атомные подводные лодки под льдами Арктики.
Мы — дети войны, «потерянное поколение», испытывали новейшие самолеты, добывали уголь и алмазы, варили сталь, выращивали хлеб и хлопок. Открывали в сибирских топях месторождения нефти, проводили научные работы в Антарктиде, били китов в южных морях, побеждали на Олимпийских играх.
Мы — дети войны, «потерянное поколение», столько всего построили, сделали, создали, произвели, добыли, освоили, открыли, что дорвавшиеся до власти и народного добра бывшие «деятели» партии и правительства, обрядившись в дерьмократов, и иже с ними проходимцы «перестройки» до сих пор тащат, воруют и всё никак разворовать не могут. Иначе откуда бы так быстро появились, словно поганки после дождя, миллионеры–миллиардеры прохоровы, дерипаски, чубайсы, березовские, гусинские, лужковы, батурины, абрамовичи, ходорковские, черномырдины и вся остальная гоп–компания?! Гнусное шакальё, именуемое олигархами!
Не буду сейчас пачкать своё чистое перо об этих мерзопакостных тварей. Писать о них — всё равно, что марать стены общественных туалетов швабрами, макнутыми в дерьмо. Именно, таким грязным образом выражают своё мнение борзописцы — прислужники дерьмократии. Ведь, кроме как сортирной, жёлтую прессу назвать нельзя.
Ёлки — палки
Скворцы, как и предполагалось, начали надрывать глотки в четыре часа утра, но такая холодрыга, что вылезать из нагретой постели не хочется. Провалялся лишних пару часов.
Запах черёмухи пьянит, голову кружит. Как много её цветёт! Весь берег, словно, снегом посыпан. Сколько будет здесь сладкой, спелой ягоды! Уйма! Да кому брать?
Напротив меня на том берегу вижу знак «810».
В семь пятнадцать вытащил своё плавсредство из бухточки, отошёл от берега, и плавание продолжилось. В своем дневнике место ночлега отметил как «Берег браконьеров». Повсюду здесь пьные охотники набросали банки, битые бутылки, стреляные гильзы. Крылышки, ещё не пропавшие, недавно убитой куропатки. Сидела птица на гнезде. От радости, что шлёпнули её, браконьеры устроили на этом месте пир хищников: пили водку, потом, куражась, стреляли по бутылкам.
Обращаюсь к памяти друга–бультерьера Дика, чьё имя белилами выведено на бортах моих лодок: разве эти паршивцы в облике человечьем могут сравниться с тобой, благородный Дик? Излучая одну лишь доброту, ты даже малейшего вреда не причинил земле, на которой жил. В отличие от этих уродов с многозарядными убойными ружьями.
Прохожу глиняным обрывистым берегом. В колонии стрижей несмолкаемый крик. Такой, что хоть уши затыкай. Ворона к ним наведалась. Да без толку. Улетела.
Солнце. Ясно. Тихо. Иду хорошо, ровно. На ходу ремонтирую сиденье, соединительные скобы. Готовлю обед на газовой печке. В два часа дня прохожу отметку «825».
Погода меняется. Ветер. Идти становится труднее, прибивает к берегу, крутит на месте, тащит назад. Это в рекламном ролике, показанном по телевизору, охотники плывут на плоту без руля и вёсел, пьют пиво, сидят беззаботно. Глупости! До первого поворота реки так бесшабашно плыть будешь. Дунет ветерок, затащит в кусты, забьёт в корчи, посадит на мель. Сиди потом там хоть до «морковкина заговенья»! Без мотора, без вёсел с места не стронешься.
Рабочий катер «Беркут» встретился, бакены расставляет. Приветственно сиреной подвыл. Рулевой рукой мне помахал. Посвежело. Ветер всё сильнее. Солнце светит ярко. Небо синее, но холодно и волны крутые. Вижу отметку «830» и белый бакен № 246.
18.00. Вошёл в протоку Симан! Красотища несказанная! Швейцария отдыхает в сравнении с Симаном! Берега высокие, хвойные, хорошо ветер сдерживают. Вода — гладь. Воздух ароматом леса напоён. Благодать! Жадно пожираю глазами чудные виды, проплывающие мимо, один прекраснее другого. Когда еще доведётся вновь окунуться в этот первозданный мир тишины, дивной красоты и покоя?! Да и доведётся ли?
Симан делает частые и крутые повороты, течение быстро увлекает «Дика» в неизвестность, в неведомую мне даль. Ни моторных лодок, ни рыбацких избушек, ни другого присутствия человека! Я — Робинзон Крузо! Один посреди этого великолепия нетронутой природы! Не могу удержаться, чтобы не сделать несколько фотоснимков. Буйное чувство радости безмятежного плавания по широкой, но спокойной протоке, охватывает меня. Хочется петь и я затягиваю свою любимую «Прощайте, скалистые горы..» Но тотчас обрываю пение. Слишком нелепо звучит голос в извечной тишине, царящей здесь столь же, сколько существует весь этот удивительный мир.
Ах, Симан, Симан! Неужто и твои прекрасные берега испохабят когда–нибудь уродища–коттеджи, изгадят уроды–обитатели этих чудовищ из стекла и бетона?
Не хочется сейчас об этом думать. Хочется взять альбом, краски и запечатлеть гряду зубчатых елей, малиновый закат над ними, отражение в речной глади нависших над водой кустов.
В начале пятидесятых годов мать завалила меня альбомами для рисования, акварельными красками и цветными карандашами «Три богатыря». Я старательно срисовывал картинки из детских книжек, с открыток, но никто не посоветовал, не подсказал рисовать с натуры. Никто не отвёл меня в изостудию. Да и была ли такая в те годы в Тогучине? И я не стал художником. А душа и по сей день тоскует по кистям и краскам, по холстам и мольбертам. Кто знает: быть может, во мне умер талантливый художник? В каждом человеке с рождения заложен Божий дар какого–нибудь таланта. Увидеть его в ребёнке, распознать, дать возможность раскрыться в полной мере — вот на что должны быть направлены усилия их родителей. Неполноценным был бы сегодняшний мир без Байрона и Пушкина, без Моцарта и Чайковского, без Рафаэля, Айвазовского, Эйнштейна, Королёва, Бальзака, Толстого и многих других, не менее ярких звёзд мировой величины. Но, если бы они родились и воспитывались в глухих деревушках, под присмотром пастухов, рыбаков и бедных крестьянок, человечеству никогда бы не открылись их величайшие таланты. Ведь, не всякое юное создание отважится, подобно Михайле Ломоносову — сыну богатого рыбного промышленника, отказаться от заманчивой перспективы стать богачом и отправиться развивать свои способности.
