Александр Башибузук - Страна Арманьяк. Корсар.
Увидев, что я никак не реагирую на его слова, он продолжил.
- Я не кривил душой, называя Самира сыном. Он мне им и был, несмотря на то, что другой крови. После смерти его отца, моего кровного брата, мальчик воспитывался в нашей семье как родной. Они росли с Земфирой вместе и поверь, столь трогательной дружбы и преданности друг другу, этот мир не знал. Когда Самир болел, Земфира отказывалась есть и сутками сидела у его постели. Когда моя девочка подвернула ногу, Самир тащил ее на спине целый парасанг*, стер ноги до крови, но все-таки принес домой. А ему тогда было всего шесть лет.
Дети росли, и со временем, дружба переросла в любовь. Я не стал перечить их чувствам и свершился обряд обручения. Видит Господь, я никогда не смог бы принудить свою девочку, к чему либо, без ее на то согласия. Близилась свадьба... Но тут...
парасанг - арабская мера длины; обычно расстояние, которое проходит караван до очередного отдыха, привала или, иначе, расстояние, которое можно пройти пешком за час. Составляет примерно пять с половиной тысяч метров.
Старик замолчал, слезы опять блеснули на его глазах.
- Я добрый христианин и согласно обычаю, всегда оказывал приют единоверцам. Мы имели дело с португальскими купцами, которые часто останавливались в моем доме... Однажды, с ними прибыл некий Луиш Нуньес, знатный кабальеро из Лиссабона. И случилось страшное... Он околдовал мою девочку, не иначе злыми чарами, другим я не могу объяснить произошедшее и они сбежали прямо перед ее свадьбой... Я думал Самир лишиться разума, настолько тяжело он воспринял это предательство. Мальчик даже дал обет безбрачия и поклялся не прикасаться ни к одной женщине, пока не найдет Земфиру. Со временем он пришел в себя, стал мне опорой и готовился принять наше семейное дело в свои руки, но тут пришло известие от тебя, благородный эмир. Мы бросили все и отправились сюда. Клянусь, Самир ничем не высказывал свои намерения, наоборот, он кротко уговаривал Земфиру вернуться...
- Да... так и было... - мрачно подтвердил капудан. - Он даже читал ей стихи...
- Дочь всегда отличалась своенравием, а Самир, не смотря на свой ум и рассудительность, был излишне горяч... - печально продолжил купец. - Почтенный Хасан здесь не причем, вся вина на мне... Совсем недавно, я проводил в последний путь возлюбленную жену, а сейчас лишился своих детей... И теперь мне незачем жить. Прошу тебя, эмир, прекрати мои страдания своей рукой... Так будет справедливо...
Старик стал на колени и опустил голову. В воздухе повисла тяжелая тишина, прерываемая только шелестом волн и далекими криками чаек.
'Всех... всех порубить, к чертям собачим... Ну, давай тряпка! Никто не может так оскорблять конта д'Арманьяка, и по хрену: кто виноват, а кто нет. Ответят все... - Давно не проявлявший себя настоящий бастард, дико орал в голове, требуя крови. - Ну же! Да как они смели!..'
Мозги даже услужливо подсказали траекторию, по которой волнистый клинок эспады упадет на шею Гассана, продолжая движение, крутнется в полувольте и самым кончиком перерубит горло капудану. Мосарабы держат на прицеле остальных, достаточно будет одного залпа... Поваров прирежут близнецы. Кровь смоет все: злость, обиду, ненависть...
Сопротивляться настоящему хозяину тела уже не было сил, я поднял голову, приготовился к движению, но неожиданно увидел на заднем плане, как незадачливого охранника испугавшегося звука выстрела, заломив руки, оттащили в сторону и поставили на колени. Коренастый сарацин с рваным шрамом через все лицо, коротко пробормотал молитву, блеснула кривая сабля, тупой хруст и, расплескивая по сторонам алые брызги, бритая голова покатилась по камням.
- Надо жить, старик... - чужим, хриплым голосом пробормотал я, совершенно неожиданно для себя. - Возвращайся домой, похорони детей и найди о ком заботиться... А ты... - я полуобернулся к капудану. - Ты... я не вижу твоей вины...
- Мудрость эмира, равна его благородству и доблести... - сдержанно поклонился мне Хасан. Лицо его так и осталось непроницаемым, но в глазах сарацина плеснулась радость и облегчение.
Я еще нашел в себе силы подойти и прикоснуться губами ко лбу Земфиры, закрыл ей глаза и побрел к баркасу. Что дальше было, просто выпало из моей памяти. Очнулся уже в своей каюте от чьего-то горячечного шепота.
- Господин... я должен вам сказать... должен... простите... - предо мной стоял Энвер Альмейда, согнувшись в полупоклоне и держа руки сложенные ладонями перед своим лицом.
- Говори...
- Господин, я знаю... - мосараб запнулся. - Я знаю как вам тяжело... Поверьте, я это понимаю. И тем больше мое восхищение вашей мудростью... Наше, восхищение... Вы... вы... Извините меня, господин, я не могу красиво говорить, поэтому... Короче, теперь, даже вне контракта, мой меч и мечи моих людей - ваши...
Я почти не слушал его, пытаясь сорвать с фляги с арманьяком заевшую крышку. Но смысл сказанного Альмейдой, все же понял и оценил.
Мосараб откланялся и вышел из каюты. За ним выскользнули близнецы, предварительно уставив стол закусками. Я, наконец, содрал крышку и, расплескивая по столу янтарные капли, набулькал себе родового напитка в стопку...
- Ой-ей... мамочка... ой-ой-ой... мамочка, родненькая моя...
Я сначала подумал, что сошел с ума. И от этого чуть не сверзился со стула...
- Ой горюшко мне, горюшко, из огня да в полымя... ой-ой-ой... - в каюте раздавался жалобный тихий женский голосок.
Но меня ни это поразило. Дело в том...
- А страшный-то како-о-ой... носище длинный, очи бесноватые, усищи торчать, патлы расхристаны, видать злющи-и-ий, прям страсть... ой-ой-ой... ли-и-ишенько мне...
- Мля, белку поймал... - я с силой двинул себя кулаком по лбу и хватил арманьяка прямо из фляги. Точно белка, вот на русском языке, уже кто-то болтает. Мля, хотя и дико архаичном, но на русском! Скоро и черти зеленые поскачут. Стоп... какая белка... я вроде не в запое. Только собираюсь...
Жгучее пойло подействовало. Мозги немного пришли в порядок, я уловил что причитают за ширмой, отделяющий спальный закуток от остальной каюты.
- Видать тоже басурманин, али еще какой нехристь... Ой-ой-ой!..
Я подскочил к ширме и с треском сдернул ее в сторону...
- А-а-яй!!! - кто-то закутанный в шелка с головы до ног, соскочил с кровати, забился в угол и тоненько заверещал девчоночьим голосом: - Ай-яй-яй!.. Не замай меня дядечка, не замай, я песни тебе петь буду, сказки рассказывать, тока не замай...
- Ты... кто... такая... мать... твою... - медленно, с расстановкой, поинтересовался я, тоже на русском языке. И неожиданно вспомнил, как мне предлагали взамен Земфиры, какую-то рабыню. Мля, но кто ее сюда притащил?
- Феодора я, а кто еще... - озадаченно пискнула девушка. - Ой-ей-ей... так ты дядечка нашему языку учен?
