Полярный конвой. Пушки острова Наварон - Алистер Маклин
Вэллери молча кивнул.
— «17.15 — Палубная команда прекратила работу, очевидно, из солидарности. Никаких насильственных действий не предпринято. 17.25 — Обращение командира по корабельной трансляционной сети. Предупреждение о возможных последствиях. Приказ возобновить работы. Приказ не выполнен. 17.30 — Радиограмма командующему на борту „Герцога Кемберлендского“ с просьбой о помощи». — Старр снова поднял голову, холодно взглянул на Вэллери.
— Кстати, зачем вы обращались к адмиралу? Разве ваши морские пехотинцы…
— Это было мое распоряжение, — резко оборвал его Тиндалл. — Неужели бы я приказал своим морским пехотинцам выступить против людей, с которыми они прослужили два с половиной года? Исключено! На моем корабле, адмирал Старр, грызни между экипажем и морской пехотой нет и в помине. Они слишком много пережили вместе… Во всяком случае, — прибавил он сухо, — вполне вероятно, что морские пехотинцы отказались бы выполнить подобный приказ. Не забывайте, что если б мы использовали против экипажа своих солдат морской пехоты и те усмирили бы этот… э… бунт, то «Улисс» перестал бы существовать как боевая единица.
Пристально поглядев на контр-адмирала Тиндалла, Старр снова уткнулся в записи:
— «18.30 — С „Кемберленда“ отряжена штурмовая группа морской пехоты. При ее высадке никакого сопротивления ей не было оказано. Попытка арестовать шестерых бунтовщиков и восьмерых подозреваемых зачинщиков. Яростное сопротивление со стороны кочегаров и палубной команды, ожесточенные стычки на кормовой палубе, в кубрике кочегаров и в кубрике машинистов, продолжавшиеся до 19.00. Огнестрельное оружие не применялось, но двое убито, шестеро тяжело ранено, 35…40 человек получили менее тяжелые ранения».
Старр замолчал и в сердцах скомкал бумагу:
— Знаете, джентльмены, а, пожалуй, вы правы. — В голосе его прозвучала издевка. — «Бунт» — вряд ли подходящее определение. Пятьдесят убитых и раненых… «Ожесточенная схватка» — будет гораздо ближе к истине.
Но ни слова, ни резкость тона, ни убийственная ирония не произвели никакого впечатления. Все четверо офицеров «Улисса» сидели неподвижно, с выражением полнейшего безразличия.
Вице-адмирал Старр нахмурился.
— Боюсь, господа, у вас несколько искаженное представление о случившемся. Вы пробыли здесь долго, а изоляция искажает суть вещей. Следует ли напоминать вам, старшим офицерам, о том, что в военное время личные чувства, испытания и невзгоды не значат ничего? Флот, отечество — вот что всегда и везде должно быть на первом месте.
Стуча кулаком по столу, он как бы усиливал значимость своих слов.
— Боже правый! — продолжал Старр. — Решаются судьбы мира, а вы, господа, заняты своими эгоистическими мелкими заботами!
Тэрнер, старший помощник командира крейсера капитан второго ранга, сардонически усмехнулся про себя. «Красиво говоришь, старина Винсент, даже очень. Правда, напоминает мелодраму викторианских времен: стискивать зубы — вот это уже ни к чему. Жаль, что старик не член парламента, — любое правительство оторвало бы его с руками. А вдруг старина говорит все это на полном серьезе?» — промелькнуло в голове у старпома.
— Зачинщики будут арестованы и понесут наказание. Суровое наказание. — Голос адмирала звучал резко и угрожающе. — Что касается рандеву Четырнадцатой эскадры авианосцев[2] с конвоем FR-77, оно состоится в Датском проливе как условлено, в 10.30, но в среду, а не во вторник. Мы радировали в Галифакс[3] и задержали отплытие кораблей. Вы выйдете в море завтра в шесть ноль-ноль.
Взглянув на контр-адмирала Тиндалла, Старр добавил:
— Прошу немедленно довести это до сведения всех кораблей, находящихся у вас под началом, адмирал.
Тиндалл (весь флот знал его по кличке «Фермер Джайлс») промолчал. Его румяное лицо — обычно веселое, в улыбчивых морщинах — было мрачно и сосредоточено. Прикрытые тяжелыми веками, встревоженные глаза его впились в каперанга Вэллери. Дьявольски трудно сейчас этому доброму, душевному человеку, подумал Тиндалл. Но лицо Вэллери, изможденное и усталое лицо аскета и молчальника, было непроницаемо. Тиндалл молча выбранился.
— В сущности, господа, — как ни в чем не бывало продолжал вице-адмирал, — говорить больше не о чем. Не стану заверять, что вам предстоит увеселительная прогулка. Сами знаете, что сталось с последними тремя крупными конвоями PQ-17, FR-71 и FR-74. Эффективных способов защиты от акустических торпед и планирующих бомб мы еще не разработали. Кроме того, по агентурным данным из Бремена и Киля (и это подтверждается последними событиями в Атлантике) новейшая тактика немецких подводников — нападение на корабли эскорта… Возможно, вас выручит погода.
«Ах ты, мстительный старый черт, — лениво подумал Тиндалл. — Давай, давай, потешь себя, будь ты неладен».
— Рискуя показаться старомодным и мелодраматичным… — Старр нетерпеливо ждал, пока у Тэрнера прекратится приступ кашля, — …можно сказать, что «Улиссу» предоставляется возможность… э… искупить свою вину.
Вице-адмирал отодвинул стул:
— После этого, господа, — Средиземное. Но прежде всего — эскортирование конвоя FR-77 в Мурманск, и этому не помешает никто — ни черт, ни дьявол. — На последнем слове голос его сорвался, сквозь глянец вежливости проступили грубость и резкость. — Пусть экипаж «Улисса» зарубит себе на носу: непослушания, пренебрежения долгом, организованного бунта и смуты командование не потерпит!
— Чепуха!
Старр откинулся назад, костяшки пальцев, вцепившихся в подлокотники кресла, побелели. Взгляд его хлыстом прошелся по лицам и остановился на Бруксе — начальнике корабельной медицинской службы, на его ярко-голубых глазах, в которых светилась странная враждебность, — глазах, глядевших из-под великолепной седой гривы.
Тиндалл тоже увидел гневный взор старого доктора. Заметил, как побагровело лицо Брукса, и неслышно простонал. Знакомые симптомы. Сейчас старый Сократ покажет свой ирландский характер. Тиндалл открыл было рот, но, заметив нетерпеливый жест Старра, откинулся на спинку стула.
— Что вы сказали, коммандер?[4] — спокойным голосом спросил вице-адмирал.
— Чепуха! — отчетливо повторил Брукс. — Чепуха. Вот что я сказал. «Будем вполне откровенны», говорите вы. Что же, сэр, будем откровенны. Какое тут к черту «пренебрежение долгом, организованный бунт и подстрекательство»? Понимаю, вам нужно найти какое-то определение всему этому, по возможности, наиболее вам понятное. Вчерашнее столкновение вы ловко приноравливаете к своему опыту.
Брукс помолчал. В наступившей тишине послышалась пронзительная трель боцманской дудки. Видно, с проходящего корабля.
— Скажите, адмирал Старр, — продолжал он невозмутимо, — неужели мы должны, по средневековому обычаю, плетями изгонять из грешника дух безумия? А может быть, следует утопить его? Вы, верно, также считаете, что месяц-другой карцера — лучшее лекарство от туберкулеза?
— О чем вы говорите, Брукс? Объясните, ради Бога. «Карцер, плети»? Что вы плетете? Извольте объясниться! — нетерпеливо забарабанил
