Выпитое солнце - Мария Валерьева
Октябрина вышла на улицу. Дверь за спиной скрипнула, скрипнула так жалостливо, будто попросила за что-то прощения, а потом громко хлопнула. Во дворе никого.
Даже с первого этажа нельзя рассмотреть май во всей его красе. В отдалении дома, где не слышно даже шума широких дорог, груши усыпаны белыми цветами, уже раскрылись алые тюльпаны и трава залечила проплешины, превратилась во влажный зеленый ковер. В воздухе пахло летом и дымом – среди частных домов опять что-то горело. Вдали раздавалась сирена пожарной машины. Летом пахнет, конечно, не так, как в родном городе, но все же лучше, чем было до мая. До остановки идти не больше пяти минут, но Октябрина шла в обход. Мимо других старых пятиэтажек, недавно выкрашенных в разные яркие цвета. Радуга, настоящая радуга, уже потускневшая после покраски. Асфальт в прежних дырках. Машины спотыкаются каждый раз, водители ругаются, но все остается по-прежнему.
До школы на автобусе быстрее, но Октябрина выбирала трамвай. Со времен учебы она привыкла приезжать к звонку, и в рабочие годы не собиралась изменять привычке. Ходить по кончику ножа – удовольствие, доступное только умеющим идти на риск. Да и увольнять ее не за что – все-таки она ни разу не опоздала и ни с кем н ругалась.
Покачивания трамвая на старых рельсах успокаивали. Октябрина даже не стала доставать наушники. Молча смотрела в окно и ни о чем не думала.
День обещал быть удивительно пригожим.
Или все-таки нет? Может, и на него найдется туча.
В школе Октябрину встретила тишина. У входа девушка остановилась у зеркала, будто бы посмотреть на себя еще раз, чтобы не забыться совсем, но на самом деле – послушать тишину, густую, объемную. В мае, конечно, школьников меньше, но любая гробовая тишина в школе – это всегда предвестник чего-то нехорошего, она еще со своих учебных лет помнила. Наверное, за дверями ученикам сейчас совсем плохо.
Она взяла у охранника ключ кабинета, в котором должна провести урок, поднялась на второй этаж и собиралась уже открыть дверь, как за спиной вдруг раздалось достаточно громкое:
– Брина!
Октябрина досчитала до трех, сжала руки в кулаки и – обернулась. Конечно, это был Никита. Он не мог заставить себя называть ее так, как она просила.
– В следующий раз я не отзовусь.
– Ну сейчас-то отозвалась. – Он улыбнулся. Веснушки его на губах стали такие темные, что издалека можно принять за родинки.
– Тогда мне тебя называть Кешей? – спросила Октябрина и прислонилась спиной к двери. Дверь липкая, ее недавно красили, но на водолазке краска не отпечатается. Если бы и отпечататься, дети бы бегали вымазанные. А стоять ровно нельзя – болтал их с Женей общий знакомый Никита всегда обо всем и ни о чем одновременно, с ним они встречались не слишком часто, так что в этот раз точно надолго.
Никита рассмеялся, поднимая мощные плечи. В мае он убирал рубашки подальше, и носил футболки с пиджаками. Не из удобства: Октябрина еще в сентябре заметила, какими взглядами провожали его в коридоре старшеклассницы, поначалу даже подшучивала, чтобы он был поаккуратнее. А он будто специально не обратил внимания.
– У тебя же почти не осталось уроков? – спросил Никита, и почесал голову. Волосы у него отросли, распадались почти до ушей. Ему шло.
– Разве не у всех?
– У меня пока есть.
– У меня немного.
– А, ну, у тебя же нет класса.
– И слава богу, – хмыкнула Октябрина.
– Ну как же, а выпускной? – Никита улыбнулся. – Они так много ног отдавят, наверное. Нужно будет вызывать скорую.
– Веселее будет. На моем выпускном можно было повеситься от скуки.
Октябрина знала – Никита о своих школьных годах рассказывал всем, кому не хватало смелости отказать ему, а таких обычно не находилось. Рассказывал он так, словно ему было хорошо за пятьдесят, может, даже за шестьдесят, и его молодость была совсем другая, не то что у «современной молодежи». А ему всего-то двадцать четыре.
– У тебя там, наверное, было не так все, как у нас. Мы в ресторане были, диджея приглашали. – Он засмеялся. – А он, знаешь, что удумал…
Кажется, Никита даже настроился снова рассказать о том, как его друзья напились в туалете в ресторане на выпускном и половину вечера провели над унитазами, в обнимку с бутылками алкоголя, как кто-то переливал виски в пачки из-под детского сока, как бутылки проносили в сменной обуви штанах, как кто-то придерживал дверь туалета, пока друзья предавались страстям в кабинках, как выпускники снимали друг друга на телефоны, как потом они гуляли, били бутылки и пели песни так громко, что кто-то из случайных прохожих почти вызвал полицию, но Октябрина остановила его до того, как отказ стал бы слишком болезненным.
– Меня, наверное, будет ждать Женя. Мы договорились сходить в кино.
– В кино? А на что? – Никита нахохлился как попугайчик корелла. Даже щеки покраснели.
– На какую-то дурацкую романтическую фигню, Женя такое любит. – В «яблочко». Никита не предложит составить компанию.
– Ну ладно, тогда в следующий раз расскажу.
Он, кажется, расстроился, но Октябрина ушла слишком быстро, чтобы это заметить.
Вверх, в учительскую. В самое сердце школы, туда, где просто так не проходят ученики, где не пахнет какао из столовой, где нет лестниц. Где, кажется, даже думать нужно о хорошем. Октябрина смотрела под ноги, чтобы никто не узнал по дороге. Не хотелось слышать лишних вопросов, не хотелось слышать вопросов вовсе, но совсем без них тоже не уйти. Все равно потом спросят.
Учительская всегда появлялась неожиданно, даже если кто-то и шел к ней, встреча с ней всегда случалась будто бы случайно. Красивая дверь с отметиной посередине: один школьник как-то влетел в нее. До сих пор не поменяли. Октябрина зашла в учительскую со слабой надеждой, что будет одна. Хоть воротник можно отвернуть. Но она была не одна.
Удивительно, что Никита все еще верил, что они на самом деле ходят в кино. Не хватило ума проверить, спросить лишний раз, о чем смотрели фильм, будто он просто не мог поверить, что ему могли врать намеренно.
– Привет, Жень.
Женя никогда не ходила в кино. Она считала, что любой фильм приятнее смотреть в тишине, дома, без жующих под ухом незнакомцев. Женя вообще ценила все незаметное и беззвучное, но отчего-то все равно не отказалась идти в школу, где такие понятия почти отсутствовали. Она сидела на диване у шкафа с журналами и читала книжку на английском в яркой желтой обложке. В новом платье Женя
