Сказка о зайчишке Чаре и Трын-Траве - Иван Шубников
— Ведаю дорогу к Трын-Траве, правда, но открываю её не всякому. Почему должна тебе тот путь показывать?.. А вот теперь можешь начинать вновь бояться, Чара, ибо голодна я сейчас очень, да и питомцев кормить надо чем-то, не травами же. Видишь утку в клетке? Съем я сегодня на ужин или её, или тебя, но кого из вас, пока ещё не решила. Кому повезёт, тот уйдёт отсюда живым. Эх, что же приготовить: зайчатину или утятину?!
— Её, зайчиху лучше съешь, а меня родные на болоте ждут, братики да сестрички любимые, в тёплые края без меня не улетают! — закрякала пленница-утка, захлопала крыльями.
Не понравились Чаре слова утки, но и жалко её почему-то стало. Неправильно это, когда кто-то в клетке сидит, в неволе. Представила она, что вдруг родня утиная свою потеряшку не дождётся и так что-то горько на душе у Чары стало, что даже страх смерти отступил.
— Да, пусть будет так, лучше съешьте меня, уважаемая, а невольницу отпустите, пожалуйста, как и обещали, пусть воссоединится вновь со своей семьёй, — тихо произнесла и вся поникла зайка по имени Чара.
Понимала она, что нарушает своё обещание вернуться обратно на родную опушку, но что поделаешь, выбрала, как считала меньшее из двух бед. Как жить дальше, зная, что могла помочь и не решилась, испугалась? И пускай цена — её собственная земная жизнь, всё равно она конечна. Зато, может в этой утиной стае её вспоминать будут добрым словом.
— Умница, Чара! — старуха-ведьма звонко рассмеялась и вмиг обернулась прекрасной, да статной молодой красавицей. — Доброе у тебя сердце, зайка! Прошла ты моё испытание и заслужила награду! А утка в клетке — это лишь морок, моё волшебное плутовство.
И действительно, клетка с уткой вдруг растаяла как дым, исчезла. Чаровница Ягла поцеловала озадаченную Чару в лоб, а после угостила вкусной и полезной для здоровья, большой морковью. Скрытно, из-за нагретой печи выглянул старичок домовой: махонький (но способный менять свой рост по желанию), седовласый да мохнатый, дух-хранитель домашнего очага и благоустроенности. Огляделся, по-доброму усмехнулся в усы, почесал свою пышную бороду, а затем вновь спрятался за глинобитной печью. Ни кот Баюн, ни Яга-Ягла, ни тем более Чара его и не заметили вовсе.
Пока изголодавшаяся зайчишка грызла морковку, знахарка-ведунья слово молвила.
— Пошутила я, Чара, прости. Давно уже не ем я плоть умерщвлённую, лишь то употребляю в пищу, что дарует мне мой огородик за избой, ну да ягоды-грибы ещё люблю. От этого исходит сила моя волшебная. Ею же и питаются питомцы мои непростые. За самоотверженность, помогу я тебе в твоих поисках. Как выйдешь за порог, закрой глаза и несколько раз, посолонь — по теченью солнца, от стороны восточной к стороне западной крутанись по кругу. Затем открой глаза, и куда взор упадёт — туда и двигайся к Трын-Траве желанной. Ни мой кот, ни мои вороны тебя не тронут. И ещё, правильное стремление тобою движет. Можно чести приписать, что ищешь траву волшебную, смелость дарующую, не столько для себя, сколько для родного дедушки. Да, я и это знаю. Послушай: то, что желаешь лишь себе одному, принесёт тебе только одно разочарование! Запомни, на пути будут тебе ещё испытания. Достойно преодолеешь их все — дойдёшь до волшебной поляны с Трын-Травой. До свидания, Чара. Мир тебе по дороге!
Поблагодарила Чара Яглу. Сделала всё зайчишка, что колдунья всеведущая велела. Крутанулась на спине с закрытыми глазами раз-другой, отталкиваясь лапами от земли. Открыв глаза, определилась с направлением и продолжила своё странствие через Запретный, таинственный лес. Спешила Чара вперёд, навстречу новым приключениям.
Невзирая на ветра и дожди пересекала угрюмый лес зайчишка-путница, лишь изредка прерываясь на чуткий сон. Наспех питалась чем лес осенний угощал: листьями, стеблями, веточками да корой древесной. Пила воду из луж и ручьёв. Сперва любой звук настораживал Чару, но с каждым новым шагом-прыжком путь становился легче, а зверёк все спокойней и уверенней в себе.
Путешествие Чары оказалось долгим и трудным. Потерявшая счёт дням зайка, затаившись как-то в кустах увидала невзначай грозного филина, что в сумерках присмотрел себе ужин — маленькую лесную мышку, занимающуюся своими мышиными хлопотами. Боялась зайчишка выдать себя, но и хвостатому грызуну стать пищей огромной лесной птицы так же не могла позволить. Сердце-то жалостливое билось в груди.
— Берегись, мышка! Сзади! — крикнула Чара из кустов.
Юркая норушка в последний момент увернулась от острых когтей пернатого хищника и резво нырнула в ближайшую норку. Озадаченность филина быстро сменилась гневом. Зорко озирался он в поисках нежданной помехи, но молодой зайчихи уже и след простыл…
С того вечера прошло ещё время. Близ какого-то болотца, в ягоднике кормились два рябчика, самец и самка. Резко выпрыгнувшая из зарослей ельника рысь застала их врасплох. Одному из рябчиков, птичке-самочке каким-то чудом удалось не попасться, взлететь по прямой к ближайшему высокому дереву, шумно хлопая крыльями. Второй рябчик, нерасторопный суженый оказался не смертельно, но крепко прижат к земле огромной лапой. Данную сцену из непростой лесной жизни довелось увидеть зайчишке Чаре. В этот раз не успела она предупредить об опасности. Как же зайчишке было жутко в тот момент! Но опять переборола сильный страх попрыгунья, слыша сверху доносящийся горький плач рябчика-курочки.
— Постойте, уважаемая рысь! — показала себя Чара. — Посмотрите на меня, пожалуйста. Во мне мяса больше и возможно я вкусней буду, чем птичка лесная. Отпустите её, лучше полакомитесь мною!
Смурая рысь поразмыслила немного, решилась наконец. Ослабила хватку. Слегка помятый рябчик встрепенулся, кое-как долетел к своей подруге.
— Ладно, уговорила! Съем лучше тебя! — рысь готовилась к новому прыжку.
— Съедите, несомненно, если поймаете! — улыбнулась Чара и прыснула прочь, что было мочи. — Догоняйте!..
Это была опасная погоня. Если бы не обязательные заячьи тренировки в раннем детстве — бег по утрам, прыжки в длину, пришлось бы Чаре худо. Сердце зайчишки готово было выпрыгнуть из груди от паники и бешеного преследования, но всё закончилось благополучно. Полый, гниющий валежник, пропустивший сквозь себя крохотную Чару, заточил в себе более крупную рысь. Не застряла бы рысь в поваленном когда-то бурей стволе дерева, вполне
