Приключения бригадира Этьена Жерара - Артур Конан Дойль
Вы очень хорошо поступаете, друзья мои, обращаясь со мною почтительно. Перед вами не только старый офицер, перед вами — обломок истории. Я — последний из тех замечательных людей, слава которых гремела во всем мире. Эти люди, еще не выйдя из юношества, превращались в ветеранов. С саблей они знакомились раньше, чем с бритвой; они сражались сотни раз и никогда не показывали врагу тыла.
Двадцать лет мы учили Европу воевать и, наконец, она выучилась. Но и тогда она не могла нас победить: великая армия погибла не от штыка, а от погоды. Мы побывали везде: в Берлине, Неаполе, Вене, Мадриде, Лиссабоне, Москве.
К концу войн я был командиром бригады и имел все основания надеяться, что меня сделают генералом дивизии. Но я не очень жалел о том, что моя надежда не осуществилась, и вот почему.
Генерал — в постоянных заботах: ему только и приходится думать, что о рекрутах, ремонте, корме, провизии, квартирах и тому подобных предметах. Ему некогда дохнуть даже в мирное время. Другое дело, молодой поручик или капитан. Тяжестей на него никаких не взваливают. Кроме эполет у него на плечах ничего нет. Молодой офицер ходит, беззаботно звякая шпорами и лихо заломив шапку набекрень. Он пьет вино, целует хорошеньких девушек и наслаждается жизнью. Но молод, жизнь его полна приключений и воспоминаний об этих приключениях окрашивают в розовый цвет всю его жизнь.
Я, друзья мои, буду рассказывать вам о днях моей молодости. Сегодня я вам расскажу о том, как я попал в замок Мрака. Вы узнаете о странном поручении, которое было дано родными подпоручику Дюроку. Вы услышите ужасную историю человека, которого одно время звали Жаном Карабином и который впоследствии стал известен под именем барона Штраубенталя.
В феврале 1807 года, сейчас же после занятия Данцига, мы с майором Лежандром были командированы из Пруссии в восточную Польшу.
Переплыв Вислу близ Мариенвердера, мы прибыли в Ризенберг. Остановились мы на почтовой станции. Вдруг в мою комнату входит майор Лежандр.
— Нам придется расстаться, — заявил он мне с отчаянием.
Я не особенно огорчился этим известием, так как, по правде говоря, не считал майора Лежандра достойным иметь такого подчиненного, как я. Ничего не ответив на его слова, я только отдал ему честь.
— Я получил приказ от генерала Ласалля, — продолжал майор, — вам предписывается немедленно отправится в Россель и явиться в главную квартиру полка.
Я сразу же сообразил, почему меня откомандировывают в главную квартиру: конечно, генерал Ласалль понял, что без меня эскадрон не может находиться в должном порядке и поэтому вызывал меня к себе на помощь.
Правда, предписание застало меня несколько врасплох. У почтосодержателя была дочка… Это, друзья мои, была настоящая полька. Кожа у нее была бела, как слоновая кость, а волосы черны, как вороново крыло. Я хотел с этой девчуркой основательно побеседовать, но что же делать! Пешка не может рассуждать, хорошо или дурно поступает шахматный игрок, снимая ее с доски.
Пришлось мне, стало-быть, ехать. Оседлал я своего высокого вороного коня Ратаплана и немедленно двинулся в путь в полном одиночестве.
Я верхом на Ратаплане! Ах, какая это картина, какое удовольствие я доставил бедным полякам и евреям, которые, в общем влачат жалкое и тоскливое существование. Они любовались мной и моим конем, да и нельзя было не любоваться: стояло морозное зимнее утро, черная шелковистая шерсть Ратаплана блестела, как зеркало; он грациозно сгибал шею и извивался змеей. Копыта его стучали по дороге, бляхи узды с мундштуком звякали, кровь у меня загорелась огнем.
Мне было двадцать пять лет. Вы можете представить себе, друзья мои, каков я был тогда. О, Этьен Жерар считался лучшим наездником и лучшим бойцом на саблях в 10 гусарском полку.
Когда я проезжал через Ризенберг, во всех окнах виднелись женские лица. Глаза их впивались в меня и словно приглашали остаться, но я продолжал свой путь, посылая воздушные поцелуи красоткам, любовавшимся мною.
Стояла холодная погода; к северу и к югу от меня раскидывалась необозримая снежная равнина. Кое-где виднелись избушки, но они имели жалкий вид. Всего месяца три тому назад по этим местам прошла великая армия, — а вы хорошо, конечно, понимаете, что это означает, — жителей грабили немилосердно, и я нисколько поэтому не удивлялся, видя повсюду запустение. В избах и домах господствовало молчание, из труб не вился дым. Вся страна была точно в трауре после того, как по ней прошло большое войско. В те времена далже поговорка была: «стоит императору Наполеону провести через какую-нибудь страну свои войска — и в этой стране передохнут даже крысы».
К полудню я приехал в деревню Заальфельдт. Оттуда я двинулся по большой дороге в Остероде, где зимовал император и где был разбит наш главный лагерь.
Наконец, я добрался до небольшого трактира. Здесь стоял патруль 3 Конфланского гусарского полка. Впоследствии мне пришлось быть командиром этого полка. Когда я под'ехал к трактиру, гусары выходили из него и садились на лошадей. На лестнице стоял их начальник — молодой офицер, похожий скорее на молодого священника, только-что окончившего семинарию, чем на воина и начальника лихих чертей, называвшихся Конфланскими гусарами.
Я подошел к нему и представился:
— Поручик 10 гусарского полка, Этьен Жерар.
По лицу офицера я увидел, что он знает мое имя. Очевидно, он слыхал о моих подвигах. Я прославился своими дуэлями с шестью знатоками фехтования.
— А
