Свет в океане (СИ) - "-Edelweiss-"

В кафетерии было тихо. На двери заведения на шнурке примерно на уровне глаз висела табличка. Изящная надпись на ней гласила: «Открываемся на рассвете». Конкретного времени нет. Французы искренне считали, что пунктуальностью страдают лишь нетерпеливые зануды. «Право на опоздание» здесь было столь же священно, как право на забастовку, и определялось только мерой собственной значимости опаздывающего.

Так что эта, на первый взгляд, непримечательная фраза на табличке была своего рода вызовом и могла заставить содрогнуться любого привыкшего к распорядку дня британца.

Однако Регулус так часто бывал в этом месте, что привык даже к этой причуде владельца кафетерия. Он миновал старый квартал, состоящий из двухэтажных домов с маленькими балконами, словно созданными для любования Парижем за чашечкой кофе со сливками от какой-нибудь титулованной коровы из Нижних Альп, и свернул в узкий тёмный переулок. В такой час Рю-дю-Ша-ки-Пеш была пуста. Эта улочка с маггловской стороны была так коротка, что просматривалась целиком — до самой набережной. Регулус приблизился к стене с изображением кота-рыболова, достал палочку и дотронулся ею до нарисованного поплавка. Кот встрепенулся и отпрыгнул в сторону. Серые кирпичи в стене дома тут же зашевелились, перестраиваясь и образуя арочный вход в магическую часть города.

Улица, открывшаяся перед Регулусом, петляла то в одну сторону, то в другую. Однажды он потратил целые сутки, намереваясь обойти её целиком, но запутался в многочисленных ответвлениях. Оказавшись здесь, так просто не поймёшь, насколько ты продвинулся и в какую сторону держишь путь. С наступлением тепла улица утопала в белой пене каштанов, высаженных по обе её стороны, а в холода превращалась в сказочный туннель: на каждом дереве блестели крошечные огоньки иллюминации — белые точки среди сплетающихся ветвей походили на чертежи созвездий. Особенно ярко они сияли перед рассветом, и Регулус больше всего ценил эти минуты тишины — праздник чистого света в сбрасывающем дрёму Париже. С восходом солнца огоньки робели, лишь подойдя к ним вплотную, можно было различить их трепетный свет.

Возможно, у этих огоньков была своя фея — покровительница газовых ламп и стеклянных канделябров, загорелая, кареглазая, в платье из восковых капель и собранной с фонарей паутинки… маленькая кокетка с торчащими во все стороны волосами, колышущимися, как морские глубины. Он поймает её и преподнесёт Зое. Или оставит фею себе, посадит её под хрустальный колпак и станет ею любоваться. Ведь в этом нет ничего дурного, правда? Он будет любить её, пока ему будет позволено, поить росой, осыпать лепестками, подарит ей берёзовые серёжки, даже купит рыжую ленивую улитку.

О Мерлин! Регулус пошатнулся и упёрся ладонью в стену арки. У него кружилась голова, и этим безумным мыслям в ней не было места. От них следовало избавиться как можно скорее. Сейчас же! Немедленно!

Мсье Делакур, его будущий тесть, предупреждал:

— Молодое вино коварно.

Его тесть…

Регулус усмехнулся. Вот уже несколько часов он был женихом самой прекрасной девушки на свете. Она была остроумна и нежна, она пробуждала желание стиснуть её в объятиях… забыть о времени.

Нет, о времени забывать нельзя.

Регулус вскинул голову. Встреча с Миргурдом была назначена на девять часов утра. Её нельзя пропускать. Он и так пренебрёг последними двумя. На третий раз Миргурд это так ему не спустит и доложит о своём безответственном клиенте Андромеде. Казалось, этот въедливый промыватель мозгов получал истинное удовольствие от процесса, во время которого заставлял Регулуса копаться в собственной памяти, всё равно что нюхлера в исчерпанном прииске. Снова и снова. Он извлекал на поверхность давно забытые, казавшиеся навсегда утерянными воспоминания. Регулус мог бы попросить его об обратном: стереть, забыть, запечатать в стеклянный футляр… как ту фею с усатой улиткой. Миргурд, конечно, упрётся… но какая к дьяволу разница, за что ему платят!

Однако пока над городом висел диск луны, вокруг не было ни души (виноват прошедший праздник молодого вина), у Регулуса было время прогуляться. Дверь хорошо знакомого дома как всегда была не заперта, так что он без труда вошёл в здание.

Про этот дом рассказывали всякое. Многие считали его хозяина, мсье Перле, неудавшимся алхимиком — учеником Николя Фламеля. Кто-то уверял, что тут жил сквиб-каноник, прикармливающий кошек. В любом случае, при жизни сей загадочный господин всегда ходил в сопровождении чёрного кота, который мог с одного удара лапой выудить из Сены рыбу. Однажды трое магглов поймали кота и утопили в реке, убеждённые, что зверь и хозяин — одно целое, порождение ада. Перле исчез, но лишь на время — пока магглов не осудили их же власти, выдав им по пеньковому галстуку. Через несколько дней он объявился живым и невредимым, а позже вернулся и кот.

Четыре века спустя дом Перле так и остался нетронутым, даже волшебники обычно обходили его стороной.

— Вы давно меня не навещали, мсье Блэк, — воздух в мрачной прихожей дрогнул, и из него материализовался зыбкий контур едва различимой человеческой фигуры.

— Доброй ночи, господин Перле, — ответил Регулус, взмахнув палочкой, чтобы открыть обжитые докси шторы. Лунный свет хлынул в помещение, косыми лучами укладываясь на дощатый пол и стол покойного алхимика, отражаясь в пузырьках и бутылочках, похожих на старинные флаконы из-под духов.

Стоило Регулусу присесть на подоконник, как до слуха долетели следующие слова:

— Позволю себе заметить: вы нетвёрдо держитесь на ногах, — съехидничал голос. Иногда его обладатель возникал с нарастающим грохотом, но порой забавлялся неожиданными появлениями.

Регулус мирился с этим.

— В прошлый раз в сентябре вы выглядели не намного лучше.

— Разве французы не должны быть всегда немного пьяны?

— От француза в вас только умение элегантно повязывать шарф, — возразил Перле. — И довольно приличное произношение, иначе бы я попросту с вами не заговорил.

— Ясное дело, — хмыкнул Регулус, — и отсутствие собеседника за три-четыре столетия тут не причём.

— С чего вы взяли, мсье британец, что мне не с кем было поговорить? — голос оставался бесплотным, но Блэк мог с лёгкостью представить возмущённую физиономию Перле: тёмные глаза, крючковатый нос и сведённые к переносице брови под засаленными волосами. — А вот и мой собеседник — Нуар, — сказал он куда благосклоннее. — Явился, бродяга.

Угольно-чёрный кот с белым пятнышком на груди, с лоснящейся в лунном свете шерстью грациозной походкой прошествовал к Регулусу и запрыгнул на подоконник, сев рядом. Он никогда не издавал звуков и не позволял себя гладить.

— Никак не возьму в толк, что он в вас нашёл, — просвистело в воздухе.

— Возможно, он признал во мне родственную душу?

— Чушь! — фыркнул алхимик. — Он чует в вас смерть, вот и всё.

Наверное, он прав. Перле всегда был безжалостно прямолинеен, поэтому Регулус тщательно взвешивал все за и против, прежде чем прийти. Никто не любит людей, швыряющих правду в лицо, как дуэльную перчатку.

Но Нуар — другое дело. Регулус впервые увидел его на набережной, деловито вышагивающего по брусчатке с трепыхающейся рыбиной в зубах, и не поверил своим глазам, когда кот внезапно растворился в воздухе. В следующий раз загадочный рыболов попался Блэку в жаркий июльский день у фонтанчика Уоллеса. (1) Регулус удостоверился, что поблизости нет магглов, наколдовал небольшую миску, набрал из чаши фонтана воды и поставил перед котом. Третья встреча состоялась у лавки пряностей, где Регулус приобрёл валерьяновый корень для Тедди, у которого начали резаться зубки, и кот увязался сам.

Он мог в любой момент раствориться в воздухе и появиться на противоположной стороне улицы, выпрыгнуть из ниоткуда и убежать в никуда. Он-то и привёл Регулуса к дому Перле — одичавшему духу алхимика, умершего в пятнадцатом веке.

Блэк никогда его не видел, ведь Перле не был призраком в привычном волшебникам смысле. Он был сгустком энергии, слепком души, давним отзвуком, гуляющим под крышей заброшенного дома, и Регулус оказался единственным человеком в городе, способным его услышать. С того дня, когда он заглянул по ту сторону Завесы, решившись поднять инфернала, этих отзвуков стало слишком много, будто сама Смерть затаила обиду за вмешательство в её дела и регулярно о себе напоминала.