Василий Немирович-Данченко - Суд Шамиля и удача крепости
— Ай да Валетка! Спасибо тебе, слуга верная! — радовался Левченко.
А тут вдруг к нему что-то подкатилось под ноги, радостно взвизгивая.
— Да и ты здесь?
Он узнал ту, которая всегда с ним ходила на охоту…
— Ну, братцы, теперь с полгоря… Лайка с нами. А она всё понимает как человек. Даже, поди, умнее другого человека…
Лайка сейчас же доказала всю справедливость этой аттестации. Она стала обегать стадо — так разумно, точно всю жизнь прослужила в овчарках. Она — с одной, Валетка — с другой стороны, всадники — позади погнали баранов быстрее. Блеяние молодых ягнят слышалось повсюду, но оно пропадало бесследно в тяжёлой тишине ночи. Амед думал, что всё обойдётся счастливо, и заранее радовался успеху… Он, завернувшись в бурку убитого Мехтулином пастуха, ехал себе, мечтая о том, как будут счастливы все в крепости завтра… И вдруг вдали послышались оклики… Татарин стал было вынимать ружьё из бурочного чехла, но Амед остановил его.
— Погоди… Их много…
Действительно, слышалось шесть или семь голосов. Стадо остановилось. Усталые и желавшие спать бараны начали валиться на землю и сбиваться в сплошную кучу.
— Ждите меня!
Амед смело ударил коня нагайкой и двинулся навстречу ехавшим.
По красному платью, и то, когда он подъехал близко-близко, он различил наиба… С наибом ехало человек шесть лезгин. По щёголеватому оружию Амед понял, что перед ним салтинцы. Зорко всмотрелся юноша в лицо наиба и вздрогнул. Он узнал кабардинского князя Хатхуа, своего дядю и кровного врага их рода в то же время. Но юноша недаром вырос в горах. Он равнодушно проговорил свой селям и спросил по-дидойски:
— Куда я еду, господин?
Дидойцы слывут дураками в горах, и потому Хатхуа со своими улыбнулись.
— Куда?.. Прямо к шайтану…
— Должно быть, ты с ним знаком, что так верно указываешь дорогу?!.
Хатхуа вспыхнул и схватил предполагаемого дидойца за руку.
— Осторожнее, горная собака! С тобой говорит князь Хатхуа…
Кровь ударила в лицо Амеду. Вся воспитывавшаяся в нём годами юности и семейными преданиями ненависть поднялась вокруг его головы одуряющим туманом. Но, зная, где он, и что делает, Амед быстро овладел собою.
— Прости, господин! Ночью все люди равны… Перед её тьмой как и пред Аллахом нет ни раба, ни князя… Я хотел спросить, где стоят салтинцы…
— Зачем их тебе? — выступил позади молодой человек, ехавший несколько боком в седле, по салтинскому обычаю…
— А ты кто?
— Я - салтинец… Пятисотенник Джансеид!
— Слышал я о тебе… Слышал… Старики в Салтах купили у нас стадо и послали своим… сюда. Мы шли пять дней, десяток баранов потеряли, но ещё сотни полторы осталось…
Амед знал, что салтинцы стоят на противоположной стороне лагеря, — и к тому месту надо пройти мимо крепости…
— Ты что же по ночам гонишь?..
— А русские?
— Русские! — презрительно вырвалось у Джансеида. — Они теперь как полевые мыши сидят в норе и только об одном и думают, как бы им не попасть в руки к нашим коршунам.
— Потом сам знаешь, — у нас работа, нам надо скорее вернуться. А бараны у вас отдохнут и завтра.
— Селим, покажи им, где наши! — приказал Хатхуа. — Да возвращайся скорее!..
Молодой человек отделился и поехал рядом с дидойцем, за которого он принимал Амеда.
— Ты сам из Салтов?
— Да! — отрывисто проговорил Селим.
Ему как родовитому лезгину казалось постыдным разговаривать с простым дидойцем, да ещё пастухом.
— Хорошо у вас в Салтах!
Селим не отвечал ни слова. Амед прислушался, как вдали замер топот коней Хатхуа и его свиты, и насмешливо продолжал, обращаясь к Селиму:
— Хорошо у вас в Салтах, только жаль, что Алла языка вам не дал. А впрочем, — язык говорит, когда голова думает. А не думает голова, — языку делать нечего.
— Удержи свой, а то я тебя заставлю попробовать моей нагайки…
— У нас, у дидойцев, — нагайка только для рабов… Свободные люди у нас рассчитываются кинжалами, а мой в порядке.
И он показал его Селиму.
Тот надменно взглянул на Амеда.
— Погоди, — придём в лагерь, я посмотрю, какова у тебя спина…
И уже не обращая внимания на Амеда, тихо запел первую песенку, пришедшую ему в голову…
— У нас иначе поют, — вмешался опять Амед.
— Дидойцы не поют, а лают.
— Аллах дал каждому народу дар песен, чтобы в них люди собирали и слёзы, и радости свои. Заносчивым салтинцам не мешало бы знать, что сказал пророк про быка, смеявшегося над орлом, у которого нет рогов…
— Ты, верно, учился, кое-чему?
— Да!.. — улыбнулся Амед.
Он сообразил, что теперь он уже близок к русским секретам.
— Разве у дидойцев завелись школы?..
— Мы не у себя. Я, например, кончил русскую в Дербенте.
— Что? — приостановился Селим. — Кончил русскую… Для того, чтобы сделаться простым пастухом?
— При надобности и беки пастухами бывают…
Вдали послышался говор… Амед понял, что Левченко наткнулся на своих…
— Да, господин, когда нужно, и ты, пожалуй, прикинешься…
И он вдруг замолчал. Селим схватил его за руку…
— Смотри, — с твоей болтовнёй мы чуть не наткнулись в этой темноте на гяуров.
В стороне направо блеснул факел… другой… Амед понял, что их зажгли на башне крепости как сигналы.
— Скорей назад, не то у тебя не останется ни одного барана, да и сам ты лишишься головы.
— Как же ты говорил, — прикинулся Амед удивлённым, — что русские как мыши сидят в норах.
— Я тебе приказываю, — скорее прочь отсюда…
Вдали говор стал яснее… Не успел Селим прислушаться к нему, как его схватили сильные руки, и в одно мгновение ни кинжала, ни шашки на нём не было… Селим вспомнил было о пистолетах, но татарин оказался на страже, и рука Селима попала в его руки как в железные клещи… Амед наклонился и взял у Селима пистолеты.
— Послушай, гордый салтинец… Я мог бы сейчас перерезать тебе горло, да мне жаль твоей молодости. Я тоже молод, моложе тебя ещё, — а умереть мы всегда успеем… Притом, когда ты пел свою песню, мне казалось, что у тебя дома есть невеста… Я не хочу, чтобы она плакала о тебе. Возвращайся назад. Я не отниму даже и коня у тебя. Возвращайся назад и скажи князю Хатхуа, что он обманут его кровным врагом, сыном Курбана-Аги — Амедом… Постой, ещё не всё… Скажи — тем же самым Амедом, который, желая помочь своим друзьям русским, прорвался через ваши скопища и украл коня у князя Хатхуа… Я бы, пожалуй, ему вернул, да тот утонул у меня в Самуре. И ещё ему передай, чтобы он не встречался со мною. А если встретится, то… Впрочем, нет… Раз я уже пощадил его жизнь… Вот всё… Теперь — спеши скорее к своим и знай, что не всегда бывает пастухом тот, кто таким кажется!..
