Анри Кулонж - Шесть серых гусей
Он резко встал и, заложив руки за спину, с озабоченным видом прошелся по комнате, потом тяжело опустился на стул.
— Изменившаяся обстановка заставляет меня серьезно беспокоиться о судьбе аббатства, с которым у меня так много связано. Смею надеяться, в этом я сумел вас убедить…
За столом снова воцарилось молчание. Офицер молча открыл портфель, достал штабную карту, развернул ее на столе и старательно разгладил. Карта была сплошь покрыта стрелками и линиями, сделанными толстым мягким карандашом. «Вот мы и подошли к сути дела», — подумал отец Гаэтано.
— Это наша линия укреплений — «линия Густава», — о которой мы только что говорили, — пояснил Шлегель, указывая пальцем на самую толстую черту. — Пятая американская армия недавно форсировала Волтурно, и я думаю, что не выдам никакой военной тайны, если скажу, что на прошедшем недавно в Сполето заседании генерального штаба командир нашей дивизии, генерал Конрат, открыто объявил о своем намерении любой ценой удержаться на этой линии.
Аббат и отец Гаэтано в тревоге склонились над картой.
— Но эта ваша «линия Густава» проходит прямо по тому месту, где находится аббатство! — воскликнул отец Грегорио. — Она словно отрезает галерею Браманте11 от галереи Благодетелей!
— Вот именно, — подтвердил Шлегель невозмутимо и добавил: — Поэтому я здесь.
Аббат резко отодвинулся, как будто разделявший их длинный дубовый стол вдруг превратился в непреодолимый рубеж.
— Повторяю, полковник, и думаю, что это необходимо объяснить обеим воюющим сторонам, — голос аббата окреп и звучал все громче, — что мы даем приют только гражданскому населению, ни для кого не представляем военной угрозы и что мы в любом случае хотим оставаться в стороне от военных действий. Чертите что хотите на вашей карте, но о включении монастыря в вашу линию укреплений и речи быть не может! После упомянутого вами перемирия вашим соотечественникам хватило здравого смысла и благопристойности, чтобы ни разу не посягнуть на эти стены. Не сомневаюсь, что и союзники в случае наступления будут вести себя подобным же образом. Каждая из воюющих сторон прекрасно понимает, что мы не являемся и никогда не станем военным объектом.
Лицо полковника выражало сомнение.
— Вы забыли то, о чем сами недавно говорили и что вы не в силах изменить, святой отец: ваше географическое положение на вершине этого холма! Очень скоро у стен этого выдающегося центра христианской цивилизации начнется решающее сражение, и самой большой бедой для обители станет именно ее господствующее положение на вершине крутой скалы, возвышающейся над всей округой! Вы представляете собой идеальный наблюдательный пункт, и ни одна из воюющих сторон не сможет без него обойтись. А уж союзники не упустят возможности использовать такую обзорную площадку, и вы рискуете оказаться в западне, в самом центре сражения, как невинная овечка между двумя волчьими стаями.
Полковник говорил так горячо и взволнованно, что отец Грегорио невольно посмотрел в окно, словно уже слышал грохот движущихся по равнине танков. Шлегель проследил за его взглядом.
— Союзники прорвали нашу линию обороны на реке Волтурно, и я боюсь, что не пройдет и месяца, как вы будете наблюдать из этих окон за прорывом Пятой американской армии к долине Лири, откуда открывается дорога на Рим. Почувствовав реальную угрозу, я счел своей обязанностью вам о ней сообщить. Уже сейчас можно предсказать, как будут разворачиваться события: судя по обычной стратегии генерала Кларка, прежде чем попытаться прорвать строящуюся сейчас «линию Густава», он предпримет широкомасштабный воздушный налет, которому мы не сможем противостоять, поскольку уже давно потеряли господствующее положение в воздухе… Это главная опасность, потому что стены монастыря рухнут не на седьмой день, а в первый же час.
Сказав это, Шлегель внимательно посмотрел на каждого из присутствующих, и отец Гаэтано уже было решил, что офицер собирается проститься, оставив беспомощных монахов в растерянности и тревоге. Вместо этого Шлегель спокойно сложил карту, затем медленно вдохнул застоявшийся воздух приемной, взгляд его затуманился, как будто запах, исходящий от дубовой обшивки стен, навеял ему воспоминания о путешествиях, которые он совершил в юности.
— Полковник, — мягко произнес отец Грегорио, — мы признательны вам за ваш интерес к нашему ордену и к аббатству, но я, право, не понимаю, куда вы клоните, если только вы не решили поступить к нам в монастырь, что в данных обстоятельствах было бы несколько неожиданно…
Почувствовав иронию в словах аббата, Шлегель не смог сдержать раздражения.
— Простите, святой отец, но тот, кто не хочет слышать, хуже глухого. Именно интерес, который я питаю к этому аббатству, заставляет меня, несмотря на сложившиеся обстоятельства и всевозможные трудности, предостеречь вас от того, что может случиться, а вы принимаете мои слова с иронией, граничащей, позвольте вам сказать, с беспечностью…
— Это не так, полковник, и святые отцы, которых вы здесь видите, могут это подтвердить. Но что, по-вашему, мне остается делать, как не отдать себя в руки божественного Провидения? Оно никогда не оставляло нас. За двенадцать веков нашей истории мы видели катастрофы, войны, пожары, разорения и даже землетрясения. Уже трижды аббатство разрушалось и восстанавливалось вновь… Но на этот раз я чувствую, что вы преувеличиваете грозящую нам опасность: не будем бояться того, что никогда не случится. Союзники не станут ни штурмовать, ни бомбить нас, потому что знают, какое почетное место занимает Монтекассино в истории христианства и что оно не входит в число укреплений на «линии Густава». Полковник пожал плечами:
— Эти добрые души не задумываясь бомбили церкви в Палермо, Санта-Кьяра в Неаполе, Сан-Лоренцо в Риме, собор в Беневенто и даже дворец епископа. А «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи была бы полностью уничтожена, если бы ее не защитили. Вы лучше меня знаете, что в монастыре хранятся бесценные сокровища, которые несколько столетий собирали его выдающиеся аббаты. Что станет с этими святынями, с этими произведениями искусства, с тысячами ценнейших книг, если противник пойдет на штурм? Уверяю вас, что месяц — это не такой уж большой срок, чтобы осознать опасность и принять необходимые меры. Требуется…
Он остановился, подыскивая слово, которое не покоробило бы слуха монахов.
— Я осмелюсь сказать… перемещение, которое станет спасением. Необходимо, чтобы вы нашли в себе смелость, если опасность станет реальной, подумать о возможности такого решения.
Предложение было встречено гробовым молчанием.
