Михаил Божаткин - Приключения 1977
— У меня иногда возникает такое ощущение, что вы не тот, за кого себя выдаете, что вы более или менее удачно маскируетесь под военмора. Так кто же вы? Не бойтесь, доверьтесь!..
— О нет, ошибаетесь вы, товарищ Лобанова. Я рядовой человек из племени моряков. Помните:
На полярных морях и на южных,По изгибам зеленых зыбей,Меж базальтовых скал и жемчужныхШелестят паруса кораблей…
— Ну а это-то вы слыхали? — перебила его Вера и медленно, отделяя каждое слово, произнесла:
Вынем же меч-кладенец…
Федор отрицательно покачал головой.
— Вынем же меч-кладенец, — повторила Вера, и лицо ее стало каким-то неузнаваемым, близким, а в глазах засветилась нежность и мольба; от былого отчуждения и следа не осталось. Как видно, она чего-то ждала от Федора и нетерпеливо повторила: — Ну, что же дальше, что?
— Я не знаю…
Вера как-то сразу сникла, передернула плечами, словно ей вдруг стало зябко на этой сорокаградусной жаре, проговорила сдавленным голосом:
— Извините, мне пора… Нет, нет, провожать не надо…
Сбитый с толку, недоумевающий Федор поплелся следом. Странная, очень странная встреча. И эти стихи, и настойчивый вопрос: «Кто вы такой?», да и сам тон разговора…
Конечно, ей удивительно. Рядовой военмор — и стихи. Да не из брошюр на серой бумаге, а из маленьких беленьких книжечек, которые и в руки-то берешь с опаской. Она-то что, наверное, в гимназии или еще где училась, для нее это естественно, это ее жизнь. И откуда Федор, с его двухклассным-то образованием, знал бы такие стихи, если бы не семимесячное заключение в тюрьме?
Впрочем, со стихами-то подружился после, уже в ссылке. Чтобы не умереть с голоду, устроился истопником в земской школе. А учитель сильно поэзией увлекался. Свои стихи не давал, но книги из отлично подобранной библиотеки — пожалуйста. За три года Федор так стихами пропитался — детям и внукам читать хватит.
Как же у образованной девицы такое не вызовет удивления?! Потому и спрашивала, кто он такой. Да только… Только она сама как-то странно стихи читала. Так, словно за каждой фразой, каждым словом крылся другой, особый смысл. И особенно эта строчка: «Вынем же меч-кладенец…» Как заклинание или даже как пароль… Пароль? Постой, постой!.. Бакай уже хотел пойти посоветоваться с кем-нибудь, но тут на него, словно смерч, налетел комиссар оперативного отдела Иван Папанин.
— Где ты бродишь? — обрушился он на Федора. — Уже и литература подготовлена, и машина вот-вот должна уйти, а его нет и нет. Давай быстро!..
И закрутила жизнь. А Вера не забылась, и уже не мог Федор без того, чтобы не думать о ней, не мечтать о новой встрече. А как закроет глаза, так и встает ее профиль.
Дошло до того, что не постеснялся, попросил самого командира крепости взять сегодня в Николаев. Конечно же, по делу, но надеялся повидать Веру.
И не удалось. Исчезла Вера Лобанова. Еще вчера сидела вот на этом стуле, отстукивала на машинке штабные бумаги. А вечером исчезла: на квартире не ночевала, на работу утром не явилась.
Вывод один — сбежала. Но не сама же, несомненно, ей кто-то помог. Стали вспоминать, кто ее навещал. Почти никто, только Федор да еще как-то раз заявился разговорчивый и смешливый парнишка из госпиталя, надо было подписать какую-то накладную на выданное при выписке из госпиталя белье. И Вера почему-то даже проводила этого рассыльного.
Федора сразу же направили в особый отдел, к самому Фомину, чекисту, о подвигах которого ходили легенды. Высокий, худой, затянутый в ремни, с маузером в деревянной колодке, Фомин встретил Федора стоя.
— Ну, выкладывай все, что о ней знаешь.
Федор рассказал. И про рыбу, которую передавал в госпиталь, и про колечко, от которого отказался, и про стихи. Только о своих чувствах к Вере не стал говорить, постеснялся. Да это не укрылось от Фомина:
— Значит, втюрился? Что ж, бывает…
Прошелся по тесноватому кабинету.
— Стихи, говоришь, в ссылке выучил? Да, для нашего брата ссылки да тюрьмы настоящими университетами были, настоящими…
Снова зашагал по кабинету.
— А тебя вот и тюрьма не всему научила. Неужели наш человек стал бы кольцо предлагать только за то, что его направили в госпиталь? Так почему же не доложил? И стихи, что она читала… Ну о мече-кладенце… Тут и такому, — Фомин опустил руку к полу, — ясно: пароль. Недаром же она несколько раз эту строчку повторяла. Откуда это, не знаешь?
— Нет, не знаю…
— Ну что ж, иди… влюбленный антропос. Это у Чехова, кажется. Вот так-то… Мы, брат, в таком положении — всегда нужно быть начеку…
Легко отделался Федор, все подозрение пало на того разбитного рассыльного. Дело в том, что никто никогда к Вере Владимировне Лобановой из госпиталя никаких накладных не направлял и вообще по штату там рассыльные не положены…
А отношения между Федором и Верой не остались незамеченными, вон даже Сладков и Римский-Корсаков о них узнали. Наверное, кто-то в штабе рассказал. Впрочем, в этих отношениях и самому Федору все оставалось неясным. Их вроде и тянуло друг к другу, но в то же время Федор чувствовал: никакой связи между ними нет. Даже когда Вера была рядом, ощущение оставалось одно: чужая.
КОРАБЛИ НА ГОРИЗОНТЕ
В знойной фиолетовой дымке показались искаженные рефракцией домики Очакова. И вдруг там, прямо в центре города, огромными развесистыми деревьями взметнулись черные фонтаны. И тут же тяжело вздохнула земля, а через несколько секунд донесся грохот взрывов.
— Опять «Кагул» начал! — сжал кулаки Сладков,
— Нет, это… это не «Кагул», — возразил Бакай. — От шестидюймовых не такие взрывы…
— Он прав, — поддержал Федора Римский-Корсаков. — Вьет «Воля». Стало быть, отремонтировали ее…
— Ну что ж, товарищи, обстрел обстрелом, а дело делом. По местам! — распорядился Сладков.
…Тайна, как распространяются слухи, так, наверное, никогда и не будет раскрытой. Во всяком случае, не успел Федор ступить на борт своей плавбатареи «Защитник трудящихся», как сигнальщик Василий Потылица спросил с плохо скрываемой насмешкой:
— Ну что, проворонил свою княжну?
Федор сначала не знал, что и сказать, а потом огрызнулся:
— Проворонил, проворонил!.. Вон княжна стоит, любуйся, если хочешь, — кивнул он на дредноут.
— Это тебе надо любоваться, ты на нем больше служил, а я что? Я на «Воле» без году неделю побыл, а то все на «лаптях» плавал, чуть лучших, чем теперь!..
