Лазарь Лагин - Броненосец "Анюта"
Флаг тяжело повис в неподвижном воздухе. Алые эмблемы и почти черные пятна крови торжественно и грозно выделялись на его белом поле.
- Так вот, - сказал Аклеев, - чья это кровь, вам известно, и что этот флаг означает - тоже.
Он взглянул на Вернивечера, вспомнил его остроты насчет броненосца «Анюты», и ему стало обидно за корабль, которым он сейчас командовал.
- И вот еще что, - продолжал он, и его лицо налилось кровью, - тут отдельные лица шутки шутят над этим лимузином, выражаясь обидным словом «броненосец «Анюта». Так чтоб я больше не слышал это грубое слово. Понятно? Раз ты идешь на данном судне, так оно уж тем самым такое же непобедимое и опасное для врага, как броненосец, или ты не черноморец, а курица. А теперь, - сказал он, не дожидаясь ответа от Вернивечера, - теперь за дело…
II. ЗОЛОТОЙ ЛИМУЗИН
Дел предстояло много. Сейчас, когда совсем рассвело, оказалось, что они отошли от берега всего кабельтовых на восемьдесят, не больше. Уже гудели над самым горизонтом первые немецкие самолеты. Пока что это были разведчики. Но вслед за ними должны были вскоре появиться в воздухе десятки бомбардировщиков и истребителей. Значит, надо было первым делом уходить мористей.
«Но куда? Каким курсом? - думал Аклеев. - На Турцию, а потом вдоль Кавказского побережья? Спасешься от самолетов, но сдохнешь от голода и жажды: без воды - раз, без продовольствия - два, без компаса - три, с малым запасом горючего - четыре. Или, что еще хуже, выбросит тебя на румынский берег. Нет, на Турцию - не резон. Идти надо прямым курсом на Новороссийск на востоке. Значит, сначала - прямо на юг, а через часочка полтора сворачивать на восток».
Он определился по поднимавшемуся из-за горизонта солнцу, заметил на далеком берегу ориентиры. Одной заботой как будто стало меньше.
- Вот тебе ориентиры, - показал он Вернивечеру, - действуй.
Лимузин задрожал и, оставляя за собой веселый пенистый бурунчик, тронулся в путь.
Издалека доносилось приглушенное расстоянием нервное хлопанье пушек-автоматов: наши катера-охотники отбивались от наседавших «мессеров».
Было ясно, что и лимузину предстояли, и, можно сказать, очень скоро, встречи с немецкими самолетами.
- Наблюдать за воздухом! - сказал Аклеев Кутовому и Вернивечеру.
И едва он успел возгромоздить «максим» на крышу каюты, как Кутовой крикнул: «Воздух!» - и пристроился рядом с ним со своим ручным пулеметом.
«Мессершмитт» шел из-под солнца на высоте около двух тысяч метров. Он быстро приближался, заметно увеличиваясь в размерах.
- Стрелять только по моей команде! - почему-то шепнул Аклеев Кутовому, как будто летевший немец мог услышать его слова.
- Та хиба же вин там чуе? Ты говори громко. На мой ответ, - фыркнул Кутовой, и на его смугловатом с редкими оспинками лице появилась неожиданно такая милая и добродушная улыбка, что Аклеев, несмотря на серьезность момента, в свою очередь, улыбнулся и смущенно махнул рукой.
И сразу обоим стало легко, как рукой сняло напряжение, в котором они только что находились. Теперь они ожидали страшного момента, когда придется открывать огонь, так спокойно и уверенно, будто и впрямь их пулеметы, не приспособленные для зенитной стрельбы, могли серьезно противостоять пушкам и пулеметам приближавшегося немецкого истребителя.
Но открывать огонь не пришлось. «Мессершмитт» сделал несколько кругов над подозрительной скорлупой и, очевидно, решив, что игра не стоит свеч, продолжал путь к берегу. А может быть, он уже израсходовал свой боезапас и возвращался на базу за новой порцией снарядов и патронов.
- Отбоя тревоги не будет? - спросил Кутовой, чтобы только что-нибудь сказать, и, получив ответ, что не будет, понимающе кивнул головой.
Пролетели еще два самолета, прогудели над самым лимузином и, тоже ничего не предприняв, улетели восвояси.
- Ну, так ще воевать можно, - сказал Кутовой. - Мы их не трогаем, они - нас. Только шея болит. Бо все время с задранной головой, как индюк.
- Еще война не начиналась, - ответил ему Аклеев. - Еще навоюемся до Новороссийска.
- И це верно, - охотно согласился Кутовой и, помолчав, добавил: - А я б сейчас ведро каши съел…
- Гречневой? Или какой другой? - усмехнулся Аклеев.
- Ну, пускай гречневой. Абы с салом.
- А мне бы дал?
- А то нет? Да мне в крайности и полведра хватит, - великодушно заявил Кутовой, хотел рассмеяться, но только крякнул и сказал: - Хоть бы воды попить маленько…
- Так вот что, друг, - очень серьезно сказал ему Аклеев, - продовольствия у нас нету и воды тоже нету. Так что давай забудем о таких разговорах. А то только зря дразнит аппетит.
- Это можно, - ответил Кутовой самым что ни на есть бодрым тоном, и оба они вспомнили, как, вызвавшись вчера прикрывать отход батальона, выбросили из своих сумок консервы и хлеб, чтобы взять с собой побольше патронов. Вспомнили и нисколько не пожалели, потому что раз война, значит только так и нужно поступать.
Сидеть за рулем в моторной рубке во время воздушной тревоги было для пулеметчика Степана Вернивечера горше смерти. Он сознавал, что раз он один умеет обращаться с мотором, то тут уж ничего не поделаешь. Но он все равно злился и чертыхался с необычным даже для него ожесточением.
Он слышал, как наверху один за другим прогудели три «мессершмитта». Каждый раз его небольшое, ладное и мускулистое тело напрягалось, он крепче ухватывался за штурвал и начинал наугад описывать зигзаги. Его бесила полная неизвестность. Что там происходит в воздухе? Почему не стреляют Аклеев и Кутовой?
Вернивечер понимал, что раз никто к нему в рубку не приходит, значит опасность еще не миновала. И все-таки он с трудом удерживал себя, чтобы не выскочить хоть на одну секунду на корму узнать обстановку, самому глянуть на пролетающие над лимузином машины.
Так прошло с полчаса, а может быть и больше, и Вернивечер, окончательно потеряв терпение, уже собрался было кликнуть кого-нибудь; когда в рубку ворвался Аклеев.
- Право руля! - крикнул он.
И Вернивечер положил право на борт.
- Видишь? - спросил Аклеев.
- Теперь вижу, - сказал Вернивечер. - Торпедный катер.
- Только ты ему бортов не показывай!… Держись к нему носом и действуй по обстановке! - одним духом выпалил Аклеев и стремглав помчался обратно к своему пулемету.
Торпедный катер шел в атаку на предельной скорости, наполовину выскочив из воды, вздымая высокие и тяжелые стены белой пены. Низкий рев его мотора приближался с неотвратимостью бомбы.
А лимузин еле заметно колыхался на месте, носом к атакующему врагу, и ждал, когда тот приблизится на дистанцию прицельного огня.
Вот немцы остервенело застрочили из пулемета, и густую, как бы желатиновую, поверхность воды зарябили всплески пуль.
