Роберт Говард - Кулак и клык
— А потом встретил тебя! — продолжал он, понизив голос чуть не до шипения. — Они сказали: ты — просто мяса кусок. Ничего в голове! Я думал: пусть людей посмешить. Я подставил лицо и сказал: «Бей!» А затем думал, на меня, мо-быть так, крыша упала!
Под конец он уже рычал, точно дикий зверь, грудь его начала вздыматься от гнева, а пальцы огромных ручищ сжались, словно бы на моем горле.
— После этого сразу стал плохой. Люди стали говорить грязные слова. Они сказали: «Метис! Желтозадый! Выкинуть прочь!» Хус'штейн сказал: «Пошел вон! Теперь ты битая карта!» Я снова стал кочегаром. Я заработал себе дорогу обратно, к своим, на свой остров. — Он издал короткий, мрачный смешок и ударил себя в грудь. — Теперь я король! Того — старый глупец, друг белым людям! Х-ха! Я сказал молодым: «Сделайте меня королем! Мы убьем белых, возьмем ром, ткань, ружья, как делал наш народ в давние времена!» И я убил Того со стариками, что пошли за ним! А ты… — Он метнул в меня полыхающий ненавистью взгляд. — Ты выставил меня глупцом, — медленно проговорил он и вдруг заревел, заскрипел зубами и завращал зенками, точно сумасшедший. — А-а-ргх-х! И я отплачу тебе!
Я вроде как неуверенно покосился на Билла, а Билл сказал:
— Ты не тронешь белого человека. — Говорил он достаточно твердо, но все же голос его пару раз дрогнул. — Может, для этой кучки навоза ты и король, но ты чертовски хорошо знаешь: убьешь нас — по твою душу придет британская канонерка.
Сантос ухмыльнулся, точно злобный сказочный великан-людоед, и развалился в кресле. Если он когда и был хоть вполовину цивилизованнее, это у него наверняка прошло.
— Британцы приходили, — сказал он. — Разнесли в щепки нашу деревню, убили несколько свиней. Но мы убежали в джунгли, и они не смогли отыскать нас. Раза три стреляли, белые свиньи, по острову, потом ушли. А ведь мы сожгли купеческий баркас и убили моряка!
— Так вот, — ответил тогда Билл, — «Морячка» стоит на якоре у Роа-Тоа, и, если ты причинишь нам вред, ребята никого на этом острове не оставят в живых. Они издали палить не станут, они сойдут на берег и вырежут всех.
— Я скоро приду на Роа-Тоа, — неожиданно кротко ответил Сантос. — Пожалуй, мне лучше стать королем и там. Я убью Мак-Грегора, заберу его ружья, пистолеты и все прочее. Ваш корабль придет сюда — я заберу его тоже. Думаешь, я не смею убить белого, а-а? Ты большой глупец.
Все это для меня было уже слишком.
— Ну и что ты собираешься делать с нами, метис желтопузый?! — заорал я.
— Убить обоих! — прошипел он с улыбкой, поигрывая своим пистолетом.
— Так стреляй, не тяни! — зарычал я, опасаясь, что вконец потеряю лицо, если он будет тянуть дольше. — Позволь только сказать…
— Э, нет, — улыбнулся он. — Зачем «стреляй»? «Стреляй» — слишком просто, а-а? Вы будете страдать, как страдал я!
— Что-то я тебя не пойму, — пробормотал я. — Все было по правилам. Не вижу, из-за чего бы тебе иметь на меня зуб. Если б ты уложил меня, я бы ведь не обижался, так? И уж Билл — он-то здесь всяко ни при чем!
— Я убью вас всех! — заорал Сантос, вскакивая с кресла. — И вы оба — вы будете выть, прося смерти, пока я не сжалюсь! А-аргх-х! Будете визжать, прося смерти, но не умрете, пока я не решу, что с вас хватит!
Приблизившись, он заглянул мне в глаза. Взгляд его был вовсе диким.
— Ме-едленно умрешь, — шепнул он. — Ме-едленно-ме-едленно. Будешь страдать — за тот удар и за все, что я вынес от белых, будешь страдать вдесятеро! — Он на минуту умолк, не отводя от меня пылающего взгляда. — Смерть Тысячи Ножей ждет вас, — наконец сказал он. — Знаешь, что это, а-а? А-а, бывал в Китае! Вижу, знаешь, лицо побледнело!
Я и вправду знал, что он имеет в виду. Чертовски хорошо знал. И Билл также.
— Я покажу нашим, где резать, — продолжал Сантос. — Я видел китайские пытки вроде этой.
У меня руки-ноги поотнимались, а вся одежда промокла от пота. Тут-то я прочувствовал, каково приходится загнанной в угол крысе!
— Ладно, чернозадая свинья! — заорал я, наверное, малость свихнувшись от всего пережитого. — Делай что хочешь! Только помни одно: я уложил тебя! Уложил замертво! Хоть убьешь меня, но так и останешься битым!
Тут он как завизжал, словно обезумевшая пантера! Похоже, я и впрямь задел его за живое.
— Ты не побил меня! — взвыл он. — Я был большой глупец! Я сам позволил тебе ударить! Белая свинья! Я разорву тебя голыми руками! Вырву твое сердце и брошу собакам!
— Так чего же в тот раз оплошал? — спросил я. — У тебя был шанс, а ты его проворонил. Я уложил тебя тогда, могу уложить и сейчас. Ты бы на меня посмотреть косо не осмелился, не будь я связан! И я умру, зная, что победил тебя!
Глаза его сделались совсем красными, будто у обезумевшего от крови тигра, и так и сверкали из-под густых черных бровей. Он улыбнулся, однако ж веселья в его улыбке не было ни на йоту.
— Я буду драться с тобой снова, — прошептал он. — Прежде чем убью тебя — будем драться. И ты тоже будешь драться не за так: если уложу тебя и не убью при том, умрешь под ножами. Если выиграю и при том убью тебя — умрет под ножами твой друг. Но если ты победишь, не стану мучить вас. Убью обоих быстро. — Он похлопал по пистолету за поясом.
Смерть Тысячи Ножей — я вам доложу… Лучше все, что угодно, чем она. К тому же у меня появился шанс умереть в бою.
— А если я убью тебя? — спросил я.
Он презрительно захохотал:
— Шансов нет. Но если убьешь, мои люди застрелят тебя.
— Соглашайся, Стив, — сказал Билл. — Из всех худших сделок эта — лучшая, как ни посмотри.
— Я согласен драться на твоих условиях, — сказал я Сантосу.
Он удовлетворенно хрюкнул, отдал какой-то приказ на своем языке, и туземцы принялись за приготовления к самому странному бою в моей жизни.
На открытом месте посреди деревни они огородили большой ринг, выстроившись плечом к плечу в три ряда, и мужчины из задних рядов смотрели через плечи передних. Повылезшие из хижин женщины с детишками пытались хоть что-то углядеть из-за ног мужчин.
Посередине, таким образом, осталась довольно большая свободная площадка овальной формы. С обоих ее концов были вкопаны в землю толстые столбы, и к одному из этих столбов привязали Билла.
— Ладно, старина, — сказал Билл вроде как печально, но все-таки ухмыляясь. — На сей раз я в твоем углу быть не смогу.
— Ну почему ж? — возразил я. — Махать полотенцем и протирать ссадины губкой, это да, но хоть присоветуешь что, если дело пойдет туго. И уж всяко тебе будет хорошо видно.
— Еще бы, — усмехнулся он, — из первого-то ряда…
Тут канаки развязали на мне веревки, и я принялся разминаться, чтобы восстановить кровообращение. Пожать Биллу руку я не мог и вместо этого хлопнул его по плечу. Секунду мы смотрели друг на друга. Мореходы вообще нечасто показывают, что у них творится в душе, но каждый из нас чувствовал, каково сейчас другому, — сколько лет проболтались по морям вместе…
