Авенир Зак - Пропавшая экспедиция
Часть первая
ОДНОРУКИЙ СТАРЬЕВЩИК
Трое мальчишек в скуфейках и кургузых послушнических рясках, со свечами в руках, молились перед иконой Богоматери. Чуть вздрагивало пламя свечей, едва заметно шевелились губы. В полумраке собора Острогорского монастыря несколько монахов, подоткнув под пояс рясы, мыли полы. Грузный дьякон осторожно заливал масло в лампаду зеленого стекла. В гулкой тишине собора послышался негромкий голос:
— Мальчата, отец настоятель кличет.
В дверях стоял плечистый рыжебородый монах. Мальчики накапали воск, поставили свечи перед иконами и, перекрестившись, вслед за монахом вышли из собора.
Мартовское солнце освещало большой монастырский двор.
Настоятель отец Николай с черной седеющей бородой, в круглых с железной оправой очках, стоял посреди монастырского двора с представителем укома, бывшим машинистом Сергеем Мызниковым. В кожаной, видавшей виды фуражке и старой железнодорожной шинели, из-под которой виднелась белая косоворотка, Мызников пристально разглядывал высокого и статного отца Николая. Оба молчали. Чуть в стороне стояли укомовские сани. На козлах, свесив голову, не выпуская из рук вожжей, дремал кучер.
Монах подвел мальчиков к настоятелю и, поклонившись, отошел в сторону к большим саням, нагруженным сеном. Вооружившись вилами, он забрался наверх и стал сбрасывать сено в распахнутые двери сарая.
— Вот они, дети. Этот, меньшой, — Иннокентий, побольше который — Алексей, а этот вот… долговязенький — Александр. — Настоятель ласково поглядел на мальчиков и сказал: — Вот, поедете с этим человеком из уездного комитета… А перед тем соберите свои котомки, да к отцу Леонтию загляните, он вам на дорогу харчей соберет.
Мальчики настороженно покосились на Мызникова и, поклонившись настоятелю, ушли по узкой каменной дорожке, пересекавшей еще не освободившийся от снега монастырский двор.
— У нас тут они обуты, одеты, накормлены, — тихо сказал отец Николай. — Вы подумали, чем вы их поить-кормить станете и какая судьба им уготована? Времена смутные, пропадут дети…
Мызников заговорил, и голос у него оказался сильным и низким.
— Дети — наше будущее, отец Николай, — сказал он. — Стариков перевоспитывать поздно, а детей отравлять религиозным дурманом мы не позволим. И за судьбу их не бойтесь. Республика их в обиду не даст. Если подумать, для кого мы революцию делали? Для них, для их светлого будущего. По решению укома мальчиков в учение отдаем, ремеслу, полезному для народа, учить будем.
— Была бы моя воля, не отдал бы вам мальчиков.
Отец Николай поклонился и отошел от Мызникова.
Мальчуган, которого настоятель назвал Иннокентием, стоял перед высоким сутулым монахом в светлой келье, уставленной иконами и загрунтованными досками. На доске, стоявшей у стены, был изображен Георгий Победоносец на коне, длинным копьем пронзающим змея.
— Данило, а Данило… — разглядывая всадника, спросил мальчик. — А кони разве красные бывают?
Данило поглядел на доску, погладил Иннокентия по голове.
— А то… Вот когда солнышко к земле клонится, оно все вокруг в свой цвет красит… Не токмо кони, а человек и тот красный делается. Не замечал?
— Не… — покачал головой мальчик.
Данило обтер руку полой перепачканного краской подрясника и перекрестил Кешку.
— Полюбил я тебя, Иннокентий, за нрав кроткий, за послушание… Не боязно ехать-то?
— Боязно, — тихо ответил Кешка.
— А ты не боись, Иннокентий, может, оно и к лучшему. Людишек повидаешь, божий мир поглядишь. Ладан-то небось надоело нюхать? — засмеялся Данило.
Иннокентий поглядел на валенки Данилы.
— Валенки-то… каши просят, — улыбнулся Кешка. — Я тебе новые достану.
— Где же ты их возьмешь? — усмехнулся Данило.
— В городе-то, говорят, чего только нет…
Данило тихо рассмеялся и снова перекрестил Кешку.
— С богом! Ступай! Добрая ты душа…
Укомовские сани выехали из монастырских ворот, над которыми возвышалась надвратная церковь, почти в сумерки. Мызников сидел рядом с кучером. Он то и дело оборачивался назад, ободряюще подмигивая ребятишкам, сидевшим на заднем сиденье. Кучер помахивал кнутом, и лошади весело бежали по дороге, ведущей в заснеженное поле. Солнце едва скрылось за лесом, и облака, подсвечиваемые им, были как бы прозрачны… У Мызникова было хорошее настроение, и он запел:
Мы красная кавалерия,И про насБылинники речистыеВедут рассказО том, как в ночи ясные,О том, как в дни ненастныеМы гордо, мы смелоВ бой идем,Идем!
Он пел негромко и как-то задумчиво. Мальчики сзади чуть приободрились, и первая улыбка появилась на лице Кешки…
Веди ж, Буденный,Нас смелее в бой,Пусть гром гремит,Пускай пожар кругом,Пожар кругом.Мы беззаветные герои все.И вся-то наша жизнь есть борьба,Борьба!
Дорога свернула в лес, сразу потемнело, сани обступили высокие стволы редко растущих сосен. И вдруг позади послышался топот. На дороге появились всадники. Мызников привстал и, выхватив кнут у кучера, стал подхлестывать лошадей.
— Мызников, стой! — закричал один из них. — Стой! Стой, комиссар, все равно не уйдешь!
За поворотом дороги между стволами деревьев хорошо были видны фигуры всадников. Послышались выстрелы. Двое бандитов, отделившись от остальных, понеслись наперерез саням.
Мызников бросил вожжи кучеру и, пригнув головы мальчишек книзу, выхватил револьвер.
— Гони! — крикнул он кучеру. — Это бандиты, лагутинцы! Гони! Спасай ребятишек! — И Мызников, спрыгнув с саней, упал в снег.
Чуть приподнявшись, он выстрелил, один из всадников упал с лошади. Другой, нагнав сани, почти в упор выстрелил в кучера. Кучер свалился в снег. Лошади, возбужденные выстрелами, понесли… Сани подбрасывало на кочках, било о стволы деревьев, и мальчишки едва удерживались, чтобы не вывалиться.
Выстрелы слышались уже далеко позади, когда лошади вынесли сани к полотну железной дороги. Возле насыпи они остановились, и мальчишки бросились врассыпную.
— Шурка! Алешка! Погодите! — кричал Кешка, но грохот проходящего состава заглушал его голос. Мальчики не слышали его, и когда поезд, замедлив ход, вдруг остановился, Кеша увидел, что он остался один. Из леса доносились выстрелы, и Кеша, путаясь в ряске, стал карабкаться вверх по заснеженной насыпи, к вагонам, на зеленых стенках которых были прикреплены таблицы.
