Георгий Брянцев - Тайные тропы
— Как хорошо! — вслух сказал Грязнов.
Измерив расстояние между подоконником и землей, он выпрыгнул в сад. Воробьи с криком разлетелись.
В саду было прохладно. Босые ноги сразу стали мокрыми от обильной росы. Юноша прошел до самого забора. Сад был запущен, все его дорожки и аллеи густо заросли травой.
— Андрей! Куда ты запропастился? — послышался из окна голос Ожогина.
— Тут, Никита Родионович, иду! — отозвался юноша. Он вернулся к дому, положил руки на подоконник и легко подтянувшись, спрыгнул на пол.
Когда Ожогин и Грязнов умылись и оделись, в комнату, постучав, вошла хозяйка. Она сказала, что идет в город, и выдала жильцам ключи от парадного входа и дверей, непосредственно ведущих в комнаты.
Друзья решили осмотреть дом.
Прежде всего обследовали чердачное помещение. Оно было сплошь завалено хламом: развалившейся мебелью, битой посудой, каким-то тряпьем и круглыми картонными коробками из-под шляп.
Внизу, в комнате хозяйки, стояли кровать, ветхий комод, платяной шкаф и старое, облезлое зеркало в бронзовой раме. Эта комната отделялась от спальни жильцов толстой, фундаментальной стеной. Задержавшись здесь, Ожогин попросил приятеля пройти в спальню. Грязнов громко произнес из спальни несколько слов — разобрать их Никита Родионович не мог. Выхолило — в их комнате можно разговаривать свободно, не опасаясь быть услышанными.
В большой столовой были только стол и стулья. В гостиной, устланной пестрым паласом, стояли два шкафа, наполненных книгами, диван с высокой спинкой и расстроенное пианино, издававшее такие тягостные, рвущие душу звуки, что до него страшно было дотронуться. Над пианино, на стене, висела гитара.
— Кажется, нам здесь будет неплохо, — сказал Грязнов и провел пальцами по струнам гитары. Они отозвались звонко, мелодично.
— Совсем неплохо, — с усмешкой согласился Ожогин. — Как на курорте.
— Полная свобода действий — вот что странно.
— Ничего странного нет. Юргенс отлично знает, что люди, близко стоящие к немцам, находятся под наблюдением партизан, и если он начнет чрезмерно заботиться о них, то…
В гостиную тихо вошла хозяйка со свертком в руках.
— Сейчас будем кушать, — угрюмо бросила она и скрылась.
Завтрак состоял из мясных консервов, жареной картошки, салата.
Завтракали вместе с хозяйкой. Это была женщина лет сорока пяти с крупным невеселым лицом, испещренным морщинами. Ела она молча, опустив голову, и ее молчание немного смущало квартирантов.
Наконец Грязнов не вытерпел.
— Как же называть вас, хозяюшка? — любезно спросил он.
Женщина перестала есть, подняла голову и посмотрела на Грязнова угрюмыми глазами.
— Так и зовите, — ответила она.
— Это неудобно.
— Кому неудобно?
— И нам и вам.
— Мне ничего.
Она встала из-за стола, вышла и через минуту появилась с чайником, который молча поставила на стол.
Друзья поняли, что дальше задавать вопросы бесполезно, и принялись за чай.
Ночью Ожогина и Грязнова вызвал Юргенс. Заполнили анкеты, написали подробные биографии, долго беседовали о предстоящей учебе. Юргенс сказал, что по ночам их будут обучать радиотехнике и разведывательному делу два инструктора — Кибиц и Зорг. Днем можно ходить куда угодно, отдыхать, заводить друзей. Все это, однако, не должно отражаться на учебе.
Договорились, что Ожогин будет принимать заказы на изготовление вывесок и надписей по стеклу, а Грязнов, играющий на аккордеоне, — давать уроки музыки.
— А инструмент у вас есть? — поинтересовался Юргенс.
Ожогин ответил отрицательно.
— Но мы не считаем это проблемой, — пояснил он. — Стоит объявить о желании приобрести аккордеон — и предложений поступит достаточно. Мы в этом уверены.
После беседы Юргенс приказал служителю проводить Ожогина и Грязнова к инструкторам.
Дом, в котором жили Кибиц и Зорг, примыкал задней стеной к особняку Юргенса, а фасадом выходил на другую улицу. Двор был общим.
В комнате Кибица царил беспорядок. На столе, сплошь заваленном бумагами и деталями к радиоаппаратуре, лежали куски хлеба, яичная скорлупа, кости от рыбы, огрызки колбасы. Второй стол, притиснутый к плите, был завален кульками и свертками. В простенке между двух окон красовался большой портрет Гитлера, густо засиженный мухами. Большая, на длинном шнуре электрическая лампочка была подтянута шпагатом к маленькому столу у окна. Из раскрытого платяного шкафа выглядывали портативные радиостанции, лампы различных конструкций и размеров, мотки проволоки и электрошнура, плоскогубцы маленькие и большие, ножовочные пилы.
Кибиц, хрипловатый голос которого раздался из другой комнаты, вышел не сразу. Когда он появился, Ожогин и Грязнов невольно поморщились. Он был весь какой-то узкий, плоский, с большой, совершенно лысой головой, с настороженными, колючими глазами.
— Не смущайтесь! — Кибиц изобразил нечто вроде улыбки. — Я тут сам хозяйничаю. Проходите.
Вторая комната мало отличалась от первой. На письменном столе царил хаос, кровать не была убрана, одежда валялась на стульях. На одном из подоконников лежали мыло, бритва, осколок зеркала.
Не приглашая вошедших сесть, Кибиц объявил, что занятия по радиоделу начнутся завтра, потом обратился к служителю Юргенса и предложил отвести учеников к господину Зоргу.
В половине Зорга кто-то играл.
«Турецкий марш» Моцарта», — отметил про себя Грязнов.
Зорг оказался высоким, стройным, со спортивной фигурой немцем в штатском костюме. Лицо у него было белое, сухощавое. Он пригласил гостей в комнату и закрыл дверь, чтобы приглушить звуки музыки.
— Это играет моя супруга. Прошу садиться, — сказал он, усаживаясь рядом с Ожогиным. — Вы от господина Кибица?
Зорг отличался общительностью, говорил быстро и много. Он объяснил, что занятия по разведке и топографии будет проводить после уроков Кибица.
Из второй комнаты неожиданно вышла молодая белокурая немка. Она мельком взглянула на гостей, взяла с письменного стола ноты и снова ушла к себе.
Провожая гостей, Зорг поинтересовался, найдут ли они дорогу домой, и когда Ожогин заверил, что найдут, сказал на прощанье:
— Рад иметь дело с культурными людьми. Вы оба прекрасно владеете немецким языком, и надеюсь, что дела у нас пойдут успешно.
Вернувшись домой, друзья увидели в зале два чемодана, а на диване — ворох одежды и обуви.
— Это вам принесли, — коротко объяснила хозяйка.
Закончив с примеркой и разложив все вещи по своим местам, Ожогин присел к столу и начал писать объявления. Грязнов, прохаживаясь по комнате, изредка останавливался около стола и смотрел, как Никита Родионович старательно и в то же время легко и быстро выводит четкие печатные буквы.
