Закон Мерфи в СССР (СИ) - Капба Евгений Адгурович

— ДАЦ! — я врезал ему без предупреждение, четко впечатав кулак в левый глаз.

Бланш будет конкретный, иссиня-черный, месяц повисит в качестве напоминания! Стоит отдать Семену должное — он на ногах удержался, хотя и покачнулся, поймав нокдаун. Думал — рухнет на бетон, но — повезло. И мне, и Федорову. Ухватив частное лицо за шиворот, я притянул его к себе.

— Ну что, вуайерист хренов, как тебе, понравилось? — спросил я. — Как там ваш отдел, самообладанием позанимался? Взяли себя в руки? Вы — чертовы дилетанты. Но фотограф у вас замечательный, талантище! Можешь передать ему от меня уважение и предупреждение: он тоже получит бланш под глаз, раньше или позже. Я каждому из вас разобью хлебальник, каждому, кто видел мою женщину так, как полагается видеть только мне. Не сегодня и не завтра это случится, но ходите и озирайтесь теперь, ожидая, когда вам прилетит по щам. Ей-Богу я уделю этому время, специально возьму отпуск и настигну каждого! Вы все там конченые тупицы, от горкомовца вашего до тебя, убогого. Вы решили, что Белозор привел в номер случайную красивую девку и попользовал ее, и теперь ему можно пришить аморалку? Бл*ть, вы даже справки обо мне не навели толком! Вас что, в транспортную милицию по объявлению понабирали? Эта женщина — моя невеста, я вернусь в Минск и мы поженимся, врубаешься? Что ты собрался делать с этими фотокарточками? Пойдешь в "Комсомолку" и на партсобрании продемонстрируешь фотографии на которых занимаются любовью два взрослых человека, подавших заявление в ЗАГС? Ё* твою мать, да пожалуйста! Мы там неплохо смотримся, между прочим! И это я даже бицепсы не напрягал и живот не втягивал... Правда, тогда мне придется бить хлебальники всему партсобранию, а это долго... — меня прорвало знатно, и Федоров очумело мотал головой, пытаясь прийти в себя после моего джеба и понимая, что диалог у нас пошел совсем в неподконтрольном ему ключе .

Я же продолжал извергать яд:

— Вы, олухи, даже понятия не имеете что я в партию так и не вступил! Где бы вы меня песочили — в Федерации дворового бокса? Если бы, кур-р-рва, я так статьи писал как вы шантажировать меня пытаетесь, то максимум что меня ждало бы — это стенгазета "Белгасхарчпрамгандля!" Фоточки, кстати, я себе оставлю, уверен — у вас есть копии, можете использовать как наглядное пособие... Хотя нахрена вам наглядное пособие? Таким жалким типам как вы бабы только на картинках и светят... У вас там походу команда мечты собралась, бл*ть, парад уродов...

— Ты это, Белозор, — с угрозой проговорил Федоров. — Ты на капитана милиции нападение совершил!

— Да? — я достал диктофон из кармана и щелкнул парой кнопок.

— "Това-а-арищ Белозор! Предположим, я здесь как частное лицо. У меня дело личного характера", — сказал диктофон голосом Сэмуэйса Гэмджи.

Частное лицо превратилось в кислую мину. Может он когда-то и был неплохим парнем и честным милиционером, но попал на удочку кому-то сверху, и теперь вынужден был исполнять всю эту дрянь... Но жалеть я Сэма вовсе не собирался:

— Туебень, какой ты капитан милиции? Ты только что сам признался, что в данный момент — никто иной как проходимец, который, пользуясь служебным положением, распространяет порнографию, врубаешься? Ну и шантаж журналиста с целью повлиять на его профессиональную деятельность — тоже неплохая тема, м? А, и еще тебе, кажется, стоит дойти до ларька Союзпечати и купить сегодняшнюю "Комсомолку". Это поможет слегка переосмыслить события этого чудесного ма-а-а-асковского утра. Давай, чао-какао... — идиотское прощание само вырвалось у меня, и помогло снизить уровень пафоса, который изливался из меня как из рога изобилия.

Я сунул пачку снимков в нагрудный карман куртки, и подумал, что нужно будет посмотреть их вместе с Тасей — она там и вправду смотрелась просто огонь!

— Что это было? — поинтересовался Степанов, когда я сел в машину.

Он разглядывал бредущего шатающейся походкой по тротуару Федорова и пытался рассмотреть причину, по которой тот прижимал к лицу ладонь.

— Это? Это была самая дебильная попытка шантажа, какую только можно представить. Поехали сначала к гостинице, потом на вокзал, ага?

-Ага. А в гостинице что?

— В гостинице я разобью хлебальник одному портье, заберу вещи и... И всё.

На самом деле имелся еще и план обыскать номер, чтобы понять, где они посадили фотографа, или камеру поставили. Ракурс-то у меня был перед глазами, на фото! Ну да, это ничего бы не изменило, но любопытство съедало. Без вспышки, при дурацком освещении — как у них это получилось?

Степанов молча вел автомобиль и выдал реплику только у "Минска":

— Помощь нужна?

— С портье-то? С портье я справлюсь.

Мне понадобилось секунд семь, чтобы понять, что этот упырь за стойкой действительно был в курсе, и настучал кому нужно, когда ко мне пришла Таисия. Глазки-то у него забегали сразу, как он меня увидел! Они у него и в тот раз также бегали, только я внимания не обратил.

Теперь же, после того, как я забрал вещички из номера и спустился, чтобы отдать ключ, двуличный халдей старательно прятал глаза, делая вид, что очень занят чириканьем ручкой в журнале.

— Что-нибудь еще? — не отвлекаясь от рисования каракулей, спросил он. — Нет? Тогда всего хорошего.

Я протянул руку, ухватил его за галстук и — ХРЯСЬ! — впечатал его мордой в стойку:

— И тебе всего хорошего!

А место для фотографа у них в платяном шкафу располагалось. Там дверка в стеночке была — эдакий проход в Нарнию. Нарния по-советски — это, оказывается, не сказочная страна, а "Помещение для хоз.инвентаря". По крайней мере, я попал именно туда, выломав фальшпанель.

* * *

"Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, всё — суета и томление духа!" — так сказал Екклезиаст, и именно поэтому я любил поезда и не любил самолеты. Самолеты преумножают суету, наращивают скорость жизни. Поезда же суету снижают, притормаживают людей и расслабляют. Именно в поезде я наконец поверил в то, что мой суетливый отпуск наконец окончился и я могу отдохнуть.

Отдохнуть от отпуска... Вообще, можно было попросить Старовойтова оформить мне отзыв как положено, и догулять... Сколько? Сколько дней я работал, а сколько отдыхал — там, в Анакопии? Примерно пятьдесят на пятьдесят. А что, предъявить ему номерок "Комсомольской правды" с "Крахом фруктовой мафии", вытребовать хотя бы дней пять — и отоспаться, наесться, на... Хм! Всё это было очень заманчиво, но как говорил мой дед, "если человек не работает, у него начинаются заходы". А у попаданца, который своими заброшенными вперед камешками пустил круги на воде, более напоминающие цунами, и подавно заходов избегать следует. Потому — понедельник начинается в субботу!

Размышляя таким образом я дождался, пока поезд наконец отправиться. Попутчица была одна: какая-то тихая и доброжелательная бабуля, верхние полки пока оставались свободны, так что я закинул туда рюкзак, а сам ждал проводника, чтобы заказать чаю с лимончиком.

— Чемоданчик-то свой приберите? — вдруг раздался бодрый голос и в проходе показался плотный лысый парень лет тридцати. — Это моя полка.

— Конечно, — откликнулся я. — Нет проблем!

Кроме моего рюкзака там стоял еще какой-то картонный ящик, принадлежавший бабуле. Мы задвинули его под стол, и несмотря на первоначальную неловкость, нашли некий баланс в отношениях. А буквально через полчаса, балагуря о том о сем накрыли стол и перекусывали на троих.

— Берите всё, хлопцы, берите кушайте до чего руки дотянутся, мае даражэнькия! — радовалась бабуля.

Говор ее звучал очень певуче, мягко: родом она была "з Дроги-и-ичина!" И снеди у нее оказалось на целый батальон. Картошечка, маринованные огурчики, вареные яйца, запеченная курица, какие-то расстегайчики, коржики, салатики в маленьких баночка и Бог знает что еще. Бабуля гостила в Мытищах у сестры, и та напаковала ей так, будто она собралась в этом самом купе ехать во Владивосток.