Логово зверя - Михаил Широкий
Юре стало немного не по себе, и он, мгновенно потеряв желание оставаться здесь в одиночестве, собрался было как можно скорее вернуться в лагерь, как вдруг на его плечо мягко легла чья-то рука. Он был настолько взвинчен и наэлектризован, что это лёгкое, почти нежное прикосновение заставило его вздрогнуть всем телом и резко отшатнуться. Едва удержавшись на ногах, он обернулся с таким выражением, как будто ожидал увидеть призрак.
Однако увидел нечто гораздо более приятное. Перед ним стояла Марина, всё ещё слегка вытянув вперёд руку, которую она только что опустила на его плечо, по-видимому никак не ожидая, что это вызовет такую нервную реакцию. Она удивлённо посмотрела на него и спросила:
– Что с тобой? Ты что, испугался?
Юра, поспешив стереть со своего лица отпечатавшийся на нём испуг и проклиная себя за этот позорный срыв, который он не сумел удержать, через силу, не совсем натурально усмехнулся – или, вернее, просто скривил лицо – и, потупившись, глуховатым, дрогнувшим голосом пробормотал:
– Да нет… С чего ты взяла?
Марина, неотрывно глядя на него, улыбнулась краями губ и повела плечами.
– А-а… Ну, значит, мне показалось.
Он не нашёлся что сказать, и на некоторое время установилось молчание, прерываемое лишь отдалённым неясным гомоном и порой вырывавшимися из него отдельными возгласами, долетавшими из лагеря.
Юра в течение этого небольшого, но показавшегося ему бесконечным отрезка времени чувствовал себя отвратительно. По-прежнему уткнувшись неподвижным взором себе под ноги и не решаясь поднять глаза на Марину, он сгорал от стыда и то бледнел, то краснел, ощущая на себе её насмешливый, с лёгким прищуром взгляд. «Ужас! Ужас!.. – повторял он про себя. – Я повёл себя как последний дурак… Она, наверно, подумала, что я псих!»
Что в действительности думала Марина, знала только она сама, и по её мило и немного загадочно улыбавшемуся лицу, на котором сияли ясные, теплившиеся нежным и весёлым блеском глаза, это трудно было определить. Но, очевидно, затянувшееся безмолвие в конце концов наскучило ей, и она, сложив руки на груди и капризно наморщив носик, недовольным тоном проговорила:
– Ну, и долго мы будем молчать? Что, тебе совсем нечего мне сказать? Мне почему-то казалось, что ты более красноречив.
Как ни был Юра занят в этот момент совершенно другими мыслями, весьма далёкими от сердечных дел, он сразу же уловил в её словах вполне определённый призыв, желание и готовность обсудить то, что, вероятно, занимало со времени их первой встречи не только его, но – он не знал лишь, в какой степени – и её. И об этом говорили не только её слова, но и весь её облик – оживлённое, чуть взволнованное лицо, на котором играл лёгкий румянец, едва заметно подрагивавшие алые губы, мелко трепетавшие тонкие ноздри и, прежде всего, горевшие живым, мягким и вместе с тем озорным сиянием глаза, прямо и твёрдо устремлённые на него, так что он никуда не мог деться от их проницательного, казалось, пронзавшего его насквозь взгляда.
Да он, собственно, и не собирался никуда деваться. Ему нравилось смотреть в её глаза. Просто смотреть, ничего не говоря и лишь слегка, может быть, даже немного глуповато, улыбаясь. И медленно, постепенно, мало-помалу растворяться и тонуть в них, забывать обо всём на свете, видеть только её, её одну, ничего, кроме неё. Ему было бесконечно приятно это трудноуловимое, непередаваемое ощущение, от которого у него замирало сердце, захватывало дух, а по телу пробегали мурашки, и он хотел бы, чтобы оно продолжалось как можно дольше, словно чувствуя, что оно, скорее всего, не повторится больше. А если и повторится, то уже в каком-то другом виде, быть может, ничуть не худшем, чем сейчас, но всё-таки другом. Того же, что переживал он теперь, не будет больше никогда. И он длил эти чудесные, неописуемые мгновения изо всех сил, понимая, что вот-вот, возможно в следующую секунду, всё закончится…
И всё действительно закончилось в следующую секунду, когда Марина, видимо потеряв терпение, слегка отстранилась от него и перевела взгляд на другой берег, туда, куда незадолго до этого смотрел Юра. Её лицо при этом чуть напряглось и погрустнело, будто подёрнулось тенью.
Юра, догадавшись, о чём она думает, – что, впрочем, было не так уж трудно, – посмотрел туда же и, понемногу освобождаясь от владевшего им очарования и обратившись к недавним своим тревожным думам, вполголоса промолвил:
– Да-а, дремучие тут места… Если б не вы с вашими раскопками, так совсем глухо было бы.
Марина, казалось, не услышала его, занятая своими переживаниями. Качнув головой вперёд, на чуть изгибавшийся перед ними, поросший невысокими клочковатыми кустами берег, она тихо произнесла:
– С Катей вот тут случилось это… Я хорошо запомнила это место.
И, снова устремив взгляд на противоположную сторону реки, нахмурила лоб и после небольшого раздумья проговорила:
– Что же она могла там увидеть? Что так напугало её?
Юра, глядя то на неё, то по направлению её взгляда, тоже приглушённо вымолвил:
– Вот и меня это интересует. – И совсем уже тихо, чтобы Марина не услышала, присовокупил: – Хотя догадки имеются…
Однако Марина услышала и обернулась к нему.
– Какие ещё догадки? Что ты имеешь в виду?
Юра, посмотрев в её глаза и тут же почувствовав, что снова поневоле оказывается в их плену, чуть было в порыве откровенности не начал рассказывать ей всё случившееся с ним и с Пашей в лесу, всё, что они там видели и слышали и, главное, кого они там встретили. Ему так хотелось выговориться, открыть кому-то эту тайну, начинавшую тяготить его, поделиться своими недоумениями, сомнениями и страхами, выслушать чьё-нибудь мнение по этому поводу и, может быть, здравый и дельный совет…
Но он пересилил себя и вовремя остановился. «Нельзя этого делать, – мысленно запретил он себе. – Она же сочтёт меня сумасшедшим, параноиком, психопатом! И, возможно, будет не так уж неправа…» И вместо этого он спросил у неё то же, о чём накануне вечером справлялся у Владика:
– Скажи мне, Марина, за то время, что вы здесь находитесь, ты или твои подружки не видели тут ничего такого… подозрительного?
– То есть?
– Ну, что-нибудь не совсем обычное…
