Артур Макаров - Искатель. 1988. Выпуск №2
Парень закинул ремень автомата на плечо и, не оглядываясь, неровными тяжёлыми шагами побежал вверх по склону. Маликов с горечью поглядел ему вслед.
Что поделаешь. Беги. Быть может, так и надо. Впереди у тебя долгие годы страданий и раздумий — ради того лишь, чтобы узнать то главное, что теперь известно мне, — что ты ещё вернёшься сюда. Рано или поздно. Обязательно приходит время, когда надо платить свои долги.
Маликов медленно вышел из-за дерева, миновал ложбинку и пошёл вниз по склону, наискосок, к руслу, к выстрелам. Он надеялся выйти к убитым карателям, у одного из которых парень недавно взял автомат.
Встреча с самим собой не произвела на него особенного впечатления. Мимо него просто пробежал молодой парень, который, как подсказывала холодная память, и был им, Маликовым в молодости. И всё…
От последних деревьев к камням Маликов скатился стремительно, как мальчишка, боясь, что немцы на той стороне заметят его и подстрелят раньше, чем он доберётся до оружия. Но обошлось.
Он с трудом дополз до убитых, снял с одного из них автомат. Когда добрался до валунов и занял удобную позицию, автомат Сосновского уже молчал.
Вскоре между камней замелькали зелёные каски. Потом немцы поодиночке начали вставать в полный рост. В их движениях сквозила нерешительность, но, чувствуя, что опасность миновала, они, разгорячённые ещё недавним боем, стали оживлённо обсуждать что-то друг с другом.
«Айн, цвай, драй, фир…» — считал ефрейтор тела партизан. Потом он громко, для всех, сказал несколько слов, и остальные преувеличенно громко загоготали, но смех получился неестественным, вымученным.
А всё-таки трусите, удовлетворённо отметил Маликов. Ему почему-то казалось, что всё происходит не с ним, что он лишь сторонний наблюдатель.
Солдаты неторопливо выстраивались в цепь. Потом один из уцелевших офицеров подал команду, и цепь снова двинулась через русло.
Долго выжидать было нельзя. Маликов вспомнил, что с флангов обходят каратели. Но всё же подпустил поближе, чтобы не давать маху, и затем нажал на спусковой крючок. Автомат резко задёргался в его отвыкших от оружия стариковских руках. Несколько солдат мигом пропали за камнями.
Снова перестрелка. Время от времени Маликов оглядывался назад — не подходят ли с тыла каратели? Но они просто не успели ещё дойти до того места, где он залёг.
Он сдерживал немцев всего восемь минут, а затем шальная пуля, слегка задев камень, изменила направление и, миновав распахнувшуюся пижамную куртку, вошла точно между четвёртым и пятым ребром слева.
Маликов уронил автомат, криво сполз с валуна на влажный мох и так остался лежать — лицом на покатом боку большого камня, вросшего на три четверти в землю. Последнее, что увидели его глаза, была шершавая поверхность этого камня, забрызганная кровью, и обрывок мха, разросшийся в невиданный сказочный лес.
И Маликов шагнул в заросли его…
* * *И снова немыслимый полёт сквозь тьму. Постепенно он растворялся в ней, теряя частицы себя. Он не мог, не в состоянии был противиться этому распылению, и его оставалось всё меньше и меньше, но тут на грани, разделяющей временную тьму перехода и окончательный мрак небытия, он понял, что снова лежит на больничной койке, и облегчённо вздохнул. Теперь он спокоен. Долг отдан сполна.
Он вернулся. Небытие теперь не страшило его. Маликов был готов к его приходу…
* * *Ефрейтор стоял над тем местом, откуда в последний раз вёлся огонь по цепи, — на самом краю русла, возле пологого склона, поросшего высокими старыми буками, на стволах которых белели свежие следы от пуль.
Он никак не мог прийти в себя. Ладонь его левой руки лежала на горячем от стрельбы стволе автомата, другой ладонью он напряжённо сжимал рукоятку. Но стрелять было не в кого. Удивлённо задрав брови, ефрейтор рассматривал брошенный у подножия валуна «шмайссер», россыпь отстрелянных гильз. На поверхности валуна — размазанная полоса крови. И никого. Отсюда до самых деревьев простиралось открытое пространство, и русский партизан не мог уйти незамеченным…
* * *Руки патологоанатома были в толстых перчатках из жёлтой резины. Они держали сердце Маликова. Патологоанатом внимательно осматривал его и при этом удивлённо покачивал головой.
На вскрытии присутствовал врач инфарктного отделения, во время дежурства которого умер Маликов. Он заглядывал через плечо патологоанатома. Видно ему было плохо, он морщил лоб, щурился и наконец нетерпеливо спросил:
— Ну, что там?
Патологоанатом искоса глянул на него.
— Что? Очень занятная штука, вот что. — Он протянул кардиологу сердце и указал на отверстие с изъеденными краями в стенке сердца. — Здесь всё ясно. — Затем он повернул сердце обратной стороной и указал на второе, похожее, отверстие в стенке сердца. — И здесь как будто всё ясно. Не так ли? И там, и здесь следы некроза налицо — инфаркт. Но тогда как объяснить это?.. — Он ввёл в отверстие указательный палец. Кончик его показался из другого отверстия. — Какая поразительная симметрия! Она вам ничего не напоминает?
Кардиолог с сомнением покривил губы, нерешительно молвил:
— М-м-м, похоже на… след пулевого ранения?
— И форма самих отверстий не соответствует обычным разрывам ткани, — добавил патологоанатом. — Создаётся впечатление, что нашему пациенту навылет прострелили сердце.
— Но это невозможно! — растерянно воскликнул кардиолог. — Смертельное ранение в сердце без повреждений грудной клетки…
— И без пули, — уточнил патологоанатом,
— Это — сверх моего понимания!
— И моего тоже, — сообщил патологоанатом хладнокровно.
— Так что же?
— Будем считать, что это… н-ну… редчайший случай. — Патологоанатом ещё раз взглянул на сердце и, кладя его на оцинкованный стол, озадаченно пробормотал: — И всё-таки, я бы хотел знать, что же это значит на самом деле?
Виктор Подрезов
ПОТОМОК ПРОРОКА
Рассказ
Художник Владимир Неволин
Для правоверного мусульманина джума[1] день особый. Нурулла представил, как течёт сейчас нарядная толпа по улочкам его родного Шахрана. Наперебой звучат громкие возгласы торговцев, зазывно простирающих руки к прохожим. Снуют весёлые разносчики, неторопливо катятся тележки, на которых отсвечивают всеми цветами радуги огромные бутылки с прохладительными напитками. А к вечеру, когда аллах убавит фитиль у солнечной лампы, люди сядут у дастарханов, чтобы насладиться ароматным пловом или сочным люля-кебабом. Нурулла судорожно сглотнул слюну. До вечера ещё далеко, так что надо набраться терпения. Да и лепёшка с водой из родника — не слишком-то роскошное угощение. Но ничего не поделаешь, если другого нет. Ночью он не стал шарить в положенном под голову заплечном мешке. Опасался, как бы не проснулся кто-нибудь из «воинов пророка» и не поинтересовался, чего это ему не спится. А так можно было сказать, мол, прихватило живот. «Ференги на ислам поднялись издалека, кровь моет, как вода, цветы в саду пророка», — вдруг пришла почему-то на ум слышанная от Масуда мисра[2]. Нурулла зябко поёжился и поплотнее запахнул стёганый халат. Ничего, ещё несколько часов, и можно будет выбраться из этого холодного мрака, где чувствуешь себя, словно в могиле, развести костерок, погреться. А утром он перевалит хребет…
