Иван Кычаков - Искатель. 1969. Выпуск №6
Майор до войны преподавал философию. От тех времен осталась не совсем привычная для оперативных работников терминология.
— Основной вопрос: что первично у Чуприны-Савчука — стремление действительно видеть свою Родину счастливой или националистический дурман? Леса надолго оторвали хлопца от нормальной жизни, он не имел возможности своими глазами увидеть, что дала Советская власть трудящимся. К тому же он находится под постоянным воздействием такой, безусловно, сильной личности, как Рен. Молодости, — майор укоризненно покачал головой, — вообще иногда свойственно вырывать отдельные явления из общей цепи, возводить их в абсолют. Сказываются недостаток жизненного опыта, отсутствие серьезных знаний об окружающем мире, подверженность случайным явлениям.
Сотрудники райотдела называли уважительно майора Учителем. И сейчас Малеванный подумал, что неплохо бы действительно прослушать курс лекций в том институте, в котором будет преподавать Учитель после ликвидации всякой бандитствующей сволочи.
— Но дело еще и в том, что Чуприна не день и не два находится под влиянием националистов. Смертный приговор за пустячки не выносится — его вина перед народом огромна.
— Мы ничего не знаем о том, как ведет себя Савчук в последнее время, — сказал Малеванный. — Во всяком случае, сообщений о его непосредственном участии в террористических актах нет. Мне это кажется примечательным.
— Не забывайте, что убийца не только тот, кто нажимает на спусковой крючок пистолета, но и тот, кто отдает приказ об этом. Но в принципе мы должны учитывать, что как раз сейчас, когда стало совершенно ясным отношение большинства населения к буржуазным националистам, для некоторых из них наступил период переоценки ценностей. Идеи, на протяжении десятилетий обраставшие мистической и романтической мишурой, оказались лживыми, с сопутствующей им грязью предательства, откровенного бандитизма, провокаций.
— Немаловажное значение имеют и личные мотивы — отношение Чуприны к семье, — Малеванный невольно старался говорить так же суховато, но основательно, как и его начальник.
— Помню, — кивнул майор. Он много курил: пепельница щетинилась окурками. В кабинете плавал сизый дымок, забивался в темные углы.
Китель начальника райотдела висел на спинке стула. Он был в рубашке — пуговички воротника расстегнуты, — и это еще больше усиливало его сходство с человеком самой мирной профессии — педагогом. Но Малеванный знал, что майор может сутками не спать, никогда не жалуется на усталость, в яростных стычках с бандитами, которые были не редкость еще года полтора назад, отличался удивительным самообладанием и выдержкой. Когда началась ликвидация националистических банд, майор занимал солидную должность в областном управлении МГБ. Он попросил, чтобы его перевели в отдаленный лесной район — там шла борьба.
Буквально на третий день работы на новом месте он привез в райцентр всю свою семью — жену и пятерых детей. На население окрестных сел это произвело большое впечатление — значит, приехал новый начальник райотдела всерьез и надолго, а бандеровцам — конец, потому что не стал бы такой солидный человек рисковать жизнью своих детей.
— Словом, — подвел итоги начальник райотдела, — попытаться можно. В конце концов мы ничего не теряем. Но как установить связь с Чуприной?
— С помощью Евы Сокольской, — Малеванный, не задумываясь, выпалил давно приготовленный ответ.
— Это вариант. Он осуществим опять-таки только в том случае, если Ева захочет нам помочь.
Малеванный хотел изложить свои аргументы, которые казались ему неотразимыми и убедительными, но майор остановил его взмахом руки.
— Понимаю, на что вы рассчитываете. Если Чуприна не видел и не знает нашей мирной жизни, то Ева, наоборот, не могла не заметить, что принесла эта жизнь ее сельчанам. Она знает, как в селах ненавидят бандитов. У нее растет дочь, и ей хотелось бы, чтобы у девочки был отец, которого та не будет стыдиться.
Малеванный в который раз подивился умению майора четко и ясно излагать мысли, которые он сам с большим трудом отбирал подчас из массы неопределенных предположений.
— Решено, — сказал майор, — завтра же поедем в Зеленый Гай.
Дом Евы стоял в густом яблоневом саду, наглухо прикрывшись от посторонних глаз высоким забором. Майор и лейтенант Малеванный приехали под вечер, когда меньше людей могли обратить внимание на их визит. Ева была дома. Встретила она чекистов настороженно, дочку Настусю сразу же отправила в другую комнату. Ева нервничала: без нужды суетилась, забыла предложить гостям сесть, за торопливой скороговоркой пыталась скрыть страх.
— Не ждала таких уважаемых гостей, непривычно мне это. Живу одна, как кукушка в лесу, редко ко мне кто ходит, вот и отвыкла от людей, не знаю, как вас звать и привечать…
Но она, несомненно, знала и майора и Малеванного и догадалась, что пришли они неспроста.
Ева была действительно очень красивой. Невысокая, крепко сбитая, она уже вошла в тот возраст, когда девичья миловидность перерастает в зрелую красоту. Особенно хороши были глаза: большие, темные, они в то же время казались очень светлыми и чистыми.
Майор присел к столу, положил рядом фуражку. Малеванный скромно устроился на дубовой лавке, покрытой домотканым ковриком.
Учитель сразу начал с сути:
— Мы знаем, что отец твоей дочери — Роман Савчук, не так ли?
Ева побледнела. Она быстро подбежала к двери комнаты, в которую отправила Настусю, прикрыла ее руками.
— Забирайте меня, только пожалейте ребенка, она ни в чем не виновата, пане майор. Если у вас есть дети, не губите дивчинку…
— У меня пятеро, — уточнил майор. — Не говорите глупостей, мы с детьми не воюем, вы это отлично знаете. Прежде всего успокойтесь. И садитесь к столу, разговор у нас будет долгий.
— Все-все знаете? — спросила Ева.
— Все не все, но многое.
Малеванный про себя отметил, что майор дает ей время прийти в себя, оправиться от неожиданности, чтобы разговаривать трезво и здраво. Вся его манера вести разговор была сродни той крестьянской основательности, с которой привыкли в селах решать важные дела.
Ева действительно немного успокоилась, присела на стул против майора, сложила руки на расшитой тяжелой шерстяной нитью юбке, приготовилась слушать. Она все еще не сумела преодолеть первый испуг, плечи ее были безвольно опущены, а в темных глазах затаилась тревога, но мирный тон майора вселил неясные надежды: вдруг все не так страшно, как казалось ей длинными темными ночами. Малеванный задумался: что бы он сказал этой измученной постоянным беспокойством женщине, чтобы она доверилась, не смотрела на них как на врагов? Нашел ли бы он самые нужные слова? «Я бы выложил ей все, что знаю про ее коханого муженька, — решил лейтенант. — Пусть бы поразмышляла, кого полюбила». А майор стал говорить совсем о другом, Впрочем, о том же, но другими словами.
