Николай Атаров - Смерть под псевдонимом
Славка сел за щербатый стол, зевнул с дороги, снял с головы фуражку.
Миша прямо с порога корчмы направился вдоль стен, на которых сплошными рядами были развешаны старинные лубочные картинки времен русско-турецкой войны. Там черкес с седой бородой гарцевал на красивом коне перед красивыми болгарскими пленницами. Там русские солдаты, в белых платочках от зноя, тащили по кручам снарядные ящики. Шли на Шипку болгарские ратники под знаменем, подаренным городом Самарой. Генерал Радецкий в войлочной бурке оглядывал ложементы. Русский священник с непокрытой головой на ветру служил молебен над братской могилой. В декабрьском буране погибали на аванпостах часовые в обледенелых башлыках…
— Давно живешь на Шипке, хозяин? — спросил младший лейтенант.
— Я тут тридцатый год.
— Ого!
— А Христо Благов даже родился в этом доме, — с каким-то особенным выражением, даже как бы с обидой, произнес корчмарь.
— Хороший человек?
— Тут нельзя быть плохим, — грустно ответил корчмарь, накрывая на стол. — Зимой задует, загудит, замглит — сидим, как в берлоге. Нас тут всего-то зимою: я с больной женой, да Христо, да еще вот этот. — Лицо его посветлело, он повертел тарелкой перед глазами тихого ребенка.
— Если куда в долину съездить, так, наверно, на лошадях?
— Да бывает.
— Фуража, верно, много запасать надо на зиму?
— Весь-то он тут, под замком. Не больно много…
— А ключ у кого?
— У меня. — Корчмарь проверил связку больших ключей у пояса. — А что?
— Ничего. Думаю, смотритель здорово коней любит. Профессия требует.
— Нет, он пешком ходит — ноги длинные. Ходок…
Он, видимо, очень любил своего тихого ребенка, потому что не расставался с ним, даже приготовляя закуску за прилавком.
— Ты, гляжу, хороший отец, — сказал младший лейтенант.
— Разве ж это мой? — возразил корчмарь. — Это сын смотрителя.
— Значит, есть и у него жена?
— В том-то и дело, что нету. А была.
Вздыхал он так, будто откупоривалась бутылка с пенистым вином. Он нацедил из бочонка в графин и поставил перед лейтенантом. Бабин скромно подсел и потянулся за своим прибором. Корчмарь одной рукой боролся с непослушными створками окна.
— Что же с ней случилось? — спросил Славка, не дождавшись продолжения рассказа.
— Если бы знать… Сгинула в одну ночь.
— Недавно?
— Две недели назад. Войска проходили. А тут еще Христо сам подорвался…
— То есть как это подорвался?
— Да так — на мине. Вы думаете, только вы рискуете головой, а мирное население, может быть, еще больше страдает… Пришел оборванный, обгорелый, только мычит. Вообще-то легко отделался. Когда фронт проходит над вашей головой, и не то бывает. От горя, от контузии он одичал совсем. Даже нас избегает. Главное — жена. Мы говорим: «Можно ли думать, чтобы такая хорошая ушла с фашистами?» А он верит, что ушла. Но у нас, болгар, так не бывает.
Он тревожно поглядел на дверь, словно ждал кого-то.
Затосковал Христо… Сколько лет с собакой ходил, вчера застрелил своими руками.
— Это с какой же стати? — удивился Бабин.
— Жить не давала. С того самого четверга, как пропала жена, выла, выла, выла…
— Слушай, хозяин, а не сап ли у вас тут гуляет? — спросил Шустов.
— Сап-то гуляет, ветеринары третьего дня приезжали — и наши и русские, дезинфекцию делали, пробы брали. Только таких пустяков не говорили: жена тут при чем… или пес?… А что вы всё расспрашиваете? — встревожился хмурый толстяк и в первый раз недружелюбно поглядел на приезжих.
Младший лейтенант поднял голову от тарелки, усмехнулся:
— Что ж тут такого, хозяин? Мы люди военные, кочевые, любим поговорить.
— Я и сам люблю. Только добра от этого не жди. — Он сердито насупился, но, видно, не часто попадались здесь собеседники. И со вздохом он продолжал рассказывать: — В прошлом году так же заехала легковая машина. Важные господа. Так же стала дама расспрашивать о смотрителе: где родился, да играет ли в кости, да видит ли сны… Красивая, седая, вдруг расплакалась навзрыд. Слезы, как роса на капусте. Будто бы он, Христо Благов, вовсе и не Христо Благов, а русский офицер, ее жених. Она его потеряла двадцать пять лет назад, вот разыскала и не уйдет. Трое суток у нас жила.
— Да ну! — подивился Славка.
Бабин с безучастным выражением лица очищал тарелку.
— Карточку показывала — того, пропавшего. Вылитый Христо Благов! Тот уже стал сам в себе сомневаться. Насилу отбились. Беременная жена рассердилась, ушла в долину. Гости уехали, а у этих ссоры, ревность, не помню уж как и перезимовали. Колдунья, просто колдунья побывала у нас. С нее все и пошло. А теперь — совсем беда! Боимся, чего бы худого над собой не сотворил.
— От горя отвлекать надо, — вставил Славка.
— Как же еще должны поступать друзья?
— А может быть, он в самом деле влюбился в эту седую? В колдунью? И от жены отделался, чтобы остаться свободным?
— Господи, что вы такое говорите! — в ужасе прошептал корчмарь.
Бабин молча слушал, и Шустов тоже старался казаться равнодушным, ковырял спичкой в зубах. Ни сочувствия, ни даже любопытства. Гулко вздохнув, корчмарь поставил перед ним стаканчик с зубочистками и отошел к прилавку.
Расплатившись, Славка вышел из корчмы. Солнце светило неровно, будто задыхалось в беге сквозь летучие облака. Чабаненок сидел на камне и смотрел вдаль, положив на коленки рваную войлочную шляпу.
— Тут до памятника двести метров, не собьетесь. Мы его сейчас разыщем. — говорил корчмарь, укачивая ребенка, расплакавшегося на ветру. — Иван, разыщи-ка смотрителя.
Шустов шел впереди. Горная тропинка вилась среди больших и острых камней. Ветер гнал вверх по склонам рваные полоски белого облачного дыма, они карабкались вровень с идущими, проглатывая кусты и камни.
— Любопытство, видите ли, одолевает. Разговорился… — недовольно ворчал Бабин, стараясь не отставать. — Хороший человек этот корчмарь, а мы — что? Черт знает, за кого он нас принял.
— Криминалисты говорят, — наставительно сказал Шустов, — что человека окружают улики. Видите ли, вообще всякий человек устроен так, чтобы возбуждать подозрения.
Миша фыркнул. Славка глянул на него через плечо.
— Потому-то автотехник тебя и подозревает, что ты с запасного «виллиса» резину подменил? — рассмеялся Бабин.
25
Позади послышались шаги. Шофер и радист подождали — их догонял высокий болгарин в бриджах. Смотритель так мерно и широко, по-верблюжьи, ставил ноги в тяжелых бутсах, точно много прошел с утра и устал. Среди болгар часто встречаются высокие и рослые мужчины. В руке он держал связку больших ключей, и только это позволяло угадывать в горном спортсмене музейного служителя.
