Виктор Потиевский - Мертвое ущелье
Сани скрипнули и остановились.
— Дальше, хлопче, пешком. Сани здесь не пройдут.
Еще с полчаса они шли по тропе, поддерживая разведчика под руки. Ступать на больную ногу он не мог совсем.
У командира отряда блиндаж был почти такой же, как у них в разведвзводе, только нары поменьше, да и столик другой. Самодельная железная печка, вроде буржуйки, была раскалена почти докрасна. Это сооружение нельзя было, пожалуй, назвать блиндажом в полном смысле слова. Хотя накат из бревен сверху и был здесь, но от прямого попадания бомбы или снаряда эти бревна не могли стать защитой. Землянка, углубленная и улучшенная. Но здесь было тепло и уютно, и Игнат сразу почувствовал какое-то облегчение. Голова кружилась, его тошнило, но к нему уже возвращалось спокойствие.
— Ну, говори, какой ты разведчик и зачем здесь оказался. — Голос у командира был глуховатый, но четкий, уверенный. На выцветшей гимнастерке погон не было, а на груди красовались два ордена: «Знамя» и «Звездочка».
— А чем можете вы подтвердить, что действительно командир партизанского отряда?
Командир удивленно уставился на Игната. Потом вдруг, как будто сообразил что-то, извлек из кармана гимнастерки книжечку и протянул разведчику. Это было наградное удостоверение на орден Красного Знамени, подписанное самим Калининым всего два месяца назад.
Игнат внимательно прочитал, вернул и сказал:
— Я, Виктор Петрович, сержант разведвзвода, командир отделения. — И он назвал номер части, полка и дивизии. И тут же добавил про свое задание: — Надо срочно передать командованию, что там макеты, а не танки, прошло уже более суток...
— Не волнуйся, все сейчас же передам. Через час данные уже будут у твоего комдива. И их используют, если ты, конечно, ничего не сочиняешь. Ну а теперь давай-ка, брат Игнат, в санчасть, будем исправлять твою ногу.
5. ПОДОЗРЕНИЕ
В семье Ольшиных она была единственным ребенком, и когда появилась на свет, родители решили дать ей имя по фамилии — Оля.
С первых дней войны отец — учитель немецкого языка — ушел на фронт переводчиком, и вскоре мать получила на него похоронку.
Дом у них был собственный с небольшим огородом на окраине Верховска, и когда немцы на грузовиках и мотоциклах въезжали в город, мать Оли оказалась на улице. Она испугалась и побежала панически, подхватив длинную юбку.
Как дурная собака не может спокойно отпустить бегущего человека, так и те чужеземцы: вслед женщине хлестнула автоматная очередь, и она упала лицом в траву, не добежав до своего двора десяти шагов. Оля Ольшина осталась сиротой. Соседи помогли схоронить мать, и горький удушливый комок как будто навсегда застрял в горле девочки, а в глазах поселилась тоска.
В сорок первом ей было четырнадцать лет, она окончила семилетку как раз к началу войны, была тощей, длинной, как все подростки, и совсем непривлекательной. Может быть, именно это спасло ее от внимания оккупантов, которые вовсе не считались с тем, ребенок или взрослая девушка попалась им под руку.
Она возделывала огород и как-то жила. Одной было нелегко, но вокруг бедовали все, и Оля трудилась, кормилась, по ночам запиралась и часто плакала, боясь темноты не меньше, чем немцев. Соседка — тетка Марья — нередко навещала ее, сочувствуя сиротской судьбе, и когда к новому лету Оля стала хорошеть, превращаясь из нескладного подростка в стройную девушку, тетка Марья поняла, что смертельная угроза нависла над девчонкой. Посоветовавшись с кем надо, она отвела ее в отряд.
С Игнатом Оля познакомилась в медпункте, где он провалялся почти три недели с простреленной ногой. Она сидела у его койки, вытирала ему пот со лба, давала брусничную воду, когда он просил пить. Он глотал кислое знакомое питье и словно оживал от этого. Ему вспоминалась северная тайга, его серый собрат Хромой, охотничьи ночи и тревожное побережье, где появилось чужое человеческое логово...
Оле нравилось ухаживать за ним. Раненый разведчик с фронта, который выполнил какое-то важное задание своего командования, да еще такой совсем молодой и... красивый. Ей иногда казалось, что стоит ей отойти от него, как ему станет хуже и он, может, даже умрет...
Они разговорились в первый же день, когда поутру он очнулся от тревожного полусна. В какой-то момент ему даже показалось, что именно она, эта маленькая санитарка, эта девочка, вернула его к жизни.
— Ты кто?
— Оля...
— Дай попить...
Она подала и улыбнулась ему.
— Спасибо.
— Пожалуйста...
Их беседа напоминала разговор двух детей, хотя за плечами у обоих уже была война, потери близких, смерть, огонь...
— Ты с фронта? — спросила она.
— Оттуда.
— Много их убил?
— Нет еще... Немного... — ответил он и почему-то растерялся. Он как-то не думал о том, сколько этих... убил. Воевал, и все. В разведку ходил много раз, иногда случалось и прибить фрица. Попытался сосчитать. Прибавил и того эсэсовца на побережье.
— Пожалуй, двадцать...
Она не поверила. Он это понял по ее глазам. Не поверила потому, что знала, как непросто убить хорошо вооруженного фашиста. А этот мальчишка всего-то чуть-чуть постарше нее.
— У тебя есть родители? — Она не обижалась на него за эту ложь про убитых немцев. Каждый хочет, чтобы счет его был побольше. Каждому надо защитить свою землю и отомстить.
— Нету. Мать, сестер и брата убили. Только отец на фронте где-то...
— У меня тоже. Убили всех... Никого нет...
Игнат закрыл глаза, и оба долго молчали. Только негромко подвывали и потрескивали дрова в буржуйке. Время от времени Оля подкладывала их в топку. И когда отворяла дверцу печки, свет пламени падал на лицо юноши, он ощущал жар от алых угольев и сразу же вспоминал свой давний костер, пещеру, Хромого...
— Болит?.. — Ее голос как будто долетал издалека, сквозь густую толщу полумрака землянки, перемешанного с сонным полузабытьем, с тупой болью раны, с воспоминаниями...
— Не очень.
— Потерпи немного, будет полегче. Хирург сказал, что вовремя тебя принесли. Так что скоро поправляться будешь.
Он слушал ее тонкий голос, и ему казалось, что совсем рядом журчит быстрый таежный ручеек, чистый, как халат, и холодный, как мокрая марля, которую она прикладывала к его жаркому лбу.
Оля незаметно для себя с интересом отнеслась к юному разведчику. И хотя его россказни были не похожи на правду, она чувствовала, что какая-то истина в них есть, и это еще больше притягивало к нему. А он всегда был рад видеть ее возле себя и, казалось, быстрей поправлялся от этого.
Но вскоре произошло событие, изменившее отношение юноши и девочки. Прежде, когда он бредил во сне, она не прислушивалась к его невнятному бормотанию и только вытирала ему лоб. Но вдруг он заговорил отчетливо, и Оля услышала непонятные для нее слова:
