Алистер Маклин - Искатель. 1994. № 5
Пройдя вдоль восточной кромки разводья, мы взобрались на самый высокий торос и, оглянувшись, увидели непоколебимый белый луч прожектора с мостика «Дельфина». Нельзя было терять ни минуты. Ветер стих, а вместе с ним улегся ледяной шторм, и сигнальный огонь можно было заметить за многие мили.
Однако долго искать нам не пришлось — полярную станцию «Зебра» мы увидели буквально в нескольких шагах от кромки разводья: три уцелевших домика, один — сильно обгоревший, и еще пять почерневших остовов. Безрадостное зрелище!
— Вот она, — крикнул Свенсон мне в ухо. — Вернее, то, что от нее осталось. Как же долго я сюда добирался!
— Да уж, дольше некуда! — ответил я. — А могли вообще никогда ее не увидеть.
Свенсон задумчиво, кивнул, и мы двинулись, дальше. До станции было уже рукой подать. Подойдя к ближайшему домику, я открыл дверь и вошел. Внутри пахло гарью, карболкой, йодом, морфием и еще каким-то отвратительным варевом из овощей с мясом, которое Роулингс старательно помешивал в котелке на маленькой печурке.
— А, вот и вы, — бойко проговорил Роулингс. — Явились как раз к обеду. Не желаете ли отведать мэрилендского цыпленка, капитан?
— Благодарю, только не сейчас, — вежливо отказался Свенсон. — Искренне вам сочувствую, Забрински. Как ваша лодыжка?
— Прекрасно, капитан, прекрасно. Плотно заклеена пластырем. — С видимым усилием он вытянул вперед ногу. — У нас здесь есть врач, доктор Джолли, он поработал на славу. А вы-то сами как? — Этот вопрос он задал уже мне.
— Прошлой ночью доктору Карпентеру пришлось несладко, — ответил за меня Свенсон. — И мы многое поняли, но об этом потом. Внесите носилки. Вы — первый, Забрински. Что касается вас, Роулингс, не надо изображать из себя великомученика. «Дельфин» в каких-нибудь двухстах ярдах отсюда. Мы доставим вас всех на борт за полчаса.
Я услышал за спиной шаркающий звук. Доктор Джолли уже был на ногах и помогал встать капитану Фольсому. Тот выглядел много хуже, чем вчера.
— Капитан Фольсом, — представил его я. — Доктор Джолли. А это — капитан Свенсон, командир «Дельфина». Доктор Бенсон.
— Вы сказали, доктор Бенсон, старина? — спросил Джолли, подняв бровь. — Честное слово, если уж здесь, у черта на рогах, столкнулись лоб в лоб трое врачей, значит, дело, и впрямь табак. Ну да ладно, капитан. Ей-богу, ребята, мы так рады вас видеть!
Свенсон взглянул на пол, где вповалку лежали люди, отличавшиеся от мертвецов только тем, что изо рта у них чуть заметно шел пар. В них еще теплилась жизнь. Обращаясь к капитану Фольсому, он сказал:
— Мне просто не хватает слов передать, как я вам сочувствую. Все это ужасно!
Фольсом пошевелился и что-то пробормотал. Но мы не разобрали что. Его сильно обожженное лицо было почти полностью забинтовано, он жестоко страдал от боли, не прекращавшейся ни на мгновение. Фольсом являл собой жалкое зрелище.
Я обратился к Джолли:
— У вас остался морфий?
— Нет ни одной ампулы, — устало проговорил Джолли. — Я уже израсходовал упаковку, целую упаковку.
— Доктор Джолли работал не покладая рук всю ночь, — слабым голосом заметил Забрински. — Восемь часов кряду. Вместе с Роулингсом и Киннэрдом. Они ни разу не присели.
Бенсон полез в свою аптечку. Заметив его движение, Джолли вымученно улыбнулся — мне показалось, что он выглядит много хуже, чем вчера, когда я видел его в последний раз. Тогда он был исполнен силы и энергии. И вот, проработав восемь часов без передышки — за это время он даже умудрился наложить гипс на лодыжку Забрински, в этих-то условиях! — Джолли и сам едва держался на ногах. Он оказался отличным доктором — честным, верным клятве Гиппократа и теперь имел полное право на отдых.
Джолли медленно нагнулся, чтобы поудобнее усадить Фольсома. Я взялся ему помочь. Он вдруг припал спиной к стене, весь обмяк и сполз на пол.
— Простите, — выдавил он. Его обмороженное лицо искривилось в жалком подобии улыбки. — Бедный хозяин…
— Бросьте, доктор Джолли, предоставьте теперь действовать нам, — спокойно остановил его Свенсон. — Скажите только, все ли пострадавшие транспортабельны?
— Не знаю. — Джолли протер рукой налитые кровью слезящиеся от копоти глаза. — Правда, не знаю. Один или двое из них так и не приходили в сознание с прошлой ночи. Здесь такой холод, что они, похоже, схватили воспаление легких. Холод и на здорового человека действует убийственно, не говоря о тяжелораненых. Девяносто процентов своей энергии человек тратит не на борьбу с болезнью или инфекцией, а на то, чтобы выработать тепло.
— Успокойтесь, — сказал Свенсон. — Значит, перенести всех за борт за полчаса нам не удастся. Кого нужно забрать в первую очередь, Бенсон?
Странно, почему он обратился с этим вопросом к Бенсону, а не к нам обоим? Ну да Бог с ним, в конце концов, Бенсон судовой врач, а не я. Голос Свенсона прозвучал довольно холодно — капитан будто забыл о моем существовании, но я прекрасно понимал, отчего его отношение ко мне резко изменилось.
— Забрински, доктора Джолли, капитана Фольсома и вот этого, — посоветовал Бенсон.
— Я — Киннэрд, радист, — представился тот. — А мы уж грешным делом думали — ты не дойдешь, приятель! — обратился он уже ко мне. — С трудом поднявшись на ноги и зашатавшись, Киннэрд прибавил: — Вот видите, я и сам могу идти.
— Не спорьте, — тут же остановил его Свенсон. — Роулингс, да бросьте вы ковыряться в своей баланде. Лучше поднимайтесь и идите вместе с ними. Сколько вам потребуется времени, чтобы протянуть с лодки кабель, установить здесь пару электрообогревателей и светильники?
— Мне одному?
— Можете взять себе в помощники кого хотите, дружище.
— Через четверть часа все будет в ажуре. Я даже могу провести сюда телефон, сэр.
— Вот и отлично. Действуйте.
Из восьмерых полярников, что остались лежать на полу, только четверо находились в сознании: водитель тягача Хьюсон, повар Нэсби и еще двое, представившиеся как Харрингтоны, братья-близнецы. Остальные четверо то ли спали, то ли были без сознания. Мы с Бенсоном начали их осматривать. Бенсон старался вовсю — каждому совал градусник и каждого прослушивал стетоскопом, не то что я. Хотя мне и без стетоскопа было ясно, что у всех восьмерых налицо явные признаки воспаления легких. А капитан Свенсон между тем задумчиво разглядывал внутреннее убранство домика, изредка бросая в мою сторону косые взгляды.
Первый человек, которого я осматривал, лежал на боку в крайнем правом углу. Глаза у него были чуть приоткрыты, зрачков почти не было видно, голова перевязана, из-под бинтов проглядывали только полузакрытые глаза, впалые виски и мертвенно-бледный лоб, холодный, как мраморное надгробие на заснеженном кладбище.
