Борис Зубавин - Поединок. Записки офицера
— Я этого не говорил. Закопать — закопал, а где, не помню.
— А я уточняю. Парашют мы нашли. Кто с вами был еще?
— Я один. Я уже говорил.
— Какое у вас было задание?
— И про это тоже говорил: встретиться с человеком… с Тарасовым.
— В Малой Гуте?
— Сперва должен был в Знаменке, но потом нам сообщили, что в Знаменке разместились пограничники, и встречу перенесли в Малую Гуту.
— Когда она должна состояться?
— Шестнадцатого.
— Пароль?
— Он должен спросить: «Нет ли закурить махорочки? Своя вся извелась».
— Точнее, где вы должны встретиться?
— На южной окраине деревни.
— Когда — утром, вечером?
— В полдень.
— Как Тарасов будет одет?
— В солдатское обмундирование, в левой руке он должен держать вещевой мешок.
— Вы знакомы с ним?
— Нет. Это первая встреча. Дальше я должен был работать по его заданию.
Бардин подошел к двери, распахнул ее, позвал:
— Дежурный!
— Есть дежурный! — послышалось за дверью, и на пороге встал сержант Фомушкин.
— Отведите задержанного в КПЗ.
— Пошли. — Фомушкин вынул из кобуры наган и кивнул на дверь с таким видом, словно звал арестованного прогуляться.
Бардин прошелся по комнате, постоял возле окна, за которым уже начинала разгораться ранняя летняя заря.
— Итак, — задумчиво сказал он, глядя в окно на пустынную, тихую и однотонно серую, без теней в этот ранний бессолнечный час деревенскую улицу. — Сегодня шестнадцатое. Сегодня должна быть встреча с Тарасовым.
То, что произошло с парнем, к которому я проникся было таким доверием и чуть не отпустил его на все четыре стороны, для меня явилось истинным потрясением. И хотя никто не знал о том, что я был так трогательно добр к нему, уши мои тем не менее горели от стыда. Мне казалось, что Бардин догадывается о моем состоянии.
— Что будем делать дальше с ним? — спросил я хриплым от пережитого волнения голосом и облизал пересохшие губы.
— Направим в РО батальона. Мне он больше не нужен. Надо нам с вами немедленно установить наблюдение за южной окраиной Малой Гуты и взять Тарасова. Этот — птица поважнее. Он нам кое-что откроет посерьезнее. Возможно, что мы напали на след резидента. Непременно у них где-то здесь должен быть резидент. — Он потер лоб ладонью, откинул волосы и засмеялся: — Ловко мы с вами раскололи этого типа!
— Я вышлю в Малую Гуту секрет, — сказал я, отведя в смущении глаза и в то же время радуясь тому, что Бардин ничего не знает, не знает, какой я профан. Мне в ту минуту было не до смеха и казалось, что я заслуживаю только презрения и порицания.
XXIX
Отправив задержанного в РО батальона и выслав секрет на южную окраину Малой Гуты, я решил, что все уже. сделано и остается только ждать, когда мой помощник, ушедший с нарядом, приведет на заставу второго шпиона.
В тот же день я вместе с Грибовым и Иваном вышел на участок для патрулирования дороги между Малой Гутой и Большими Мельницами. Шли мы уже не так весело, как вчера с болтливым Фомушкиным. Грибов, поглядывая по сторонам, молчал. Ни слова не слышно было и от моего Ивана. Он, как Назиров Фомушкину, во всем старался, кажется, подражать Грибову.
«Испортит он мне Ивана, — неприязненно, с ревнивой обидой думал я. — Одеревенеет с ним мой Иван. Надо будет пореже посылать их в паре».
Неприязненное мое чувство к Грибову теперь усилилось, хотя я не мог не отдать ему должное, как человеку опытному и зоркому, сумевшему распознать врага в том, кого я готов был счесть за друга. Мне было обидно, я чувствовал превосходство Грибова над собой. И потому, что мне страстно хотелось, чтобы превосходство было на моей стороне, я решил не вмешиваться сейчас в то, что будет делать Грибов, а понаблюдать за ним со стороны. Мне тогда стыдно было признаться в том даже самому себе, но я хотел поучиться у него.
Грибов останавливал встречных, поджидал попутчиков, проверял у них документы, расспрашивал, откуда и куда они идут. Мое присутствие ни сколько не смущало и не обременяло его. Он был нетороплив, сдержанно требователен и, возвращая документы их владельцам, приложив руку к пилотке, говорил одну и ту же казенную фразу:
— Все в порядке. Можете следовать.
Так мы дошли до развилки дорог, что в трех километрах западнее Больших Мельниц. Здесь решено было остановить и проверить несколько машин, изредка проезжавших мимо нас. Грибов вынул из-за голенища два флажка — красный и желтый, встал на перекрестке.
Мы с Иваном уселись на обочине и, когда он останавливал машину и проверял документы у водителя, тоже выходили на дорогу и осматривали кузов.
На перекрестке мы пробыли около часа, осмотрели шесть машин, ничего не нашли и я, по привычке стеснявшийся причинять людям хлопоты и неудобства, начал чувствовать себя неловко перед теми, кто проезжал мимо нас, и к машинам подходил уже не так смело, как вначале. Все эти проверки казались мне ненужными, лишними и обременительными. В самом деле, машины принадлежат воинским частям, едут в них фронтовики, для чего же этих людей тревожить, подозревать в чем-то нехорошем, предосудительном, преступном и, следовательно, обижать их этим? Я даже с некоторой завистью смотрел на Грибова и Ивана, которые так спокойно и независимо, с сознанием своей правоты, держались с людьми и которым, кажется, были чужды те чувства, что мучили сейчас меня.
— Давайте кончать, — сказал я Грибову. — Проверим еще одну машину и — на заставу.
Машина шла порожняком, в кузове сидело шесть человек, как объяснил нам шофер, случайных попутчиков, подобранных по дороге: два офицера — майор и лейтенант, сержант, старшина и два солдата.
Грибов влез в кузов, встал посредине, широко расставив ноги, и по очереди принимал и рассматривал документы.
Майор и лейтенант были из одной дивизии, веселые, нетерпеливые. Они получили отпуск и ехали к родным. Я с сочувствием глядел на них, прекрасно понимая, что значит получить отпуск и — ехать домой. Каждая минутная задержка кажется вечностью.
Майор, улыбнувшись, сказал Грибову, принимая от него свои документы:
— Только поскорее, пожалуйста, товарищ сержант.
Грибов, уже разглядывавший документы лейтенанта, не ответил ему.
— И верно, старший сержант, давай побыстрее. — Лейтенант с вызывающей усмешкой глядел на него. — Все мы с переднего края, документы в порядке.
Но Грибов и лейтенанту ничего не ответил.
«Совсем неучтиво», — подумал я и, чувствуя, как неприязнь к Грибову начинает возрастать во мне и меня все больше возмущает его обстоятельная неторопливость, сказал:
