Юрий Тарский - ИСКАТЕЛЬ.1980.ВЫПУСК №2
— Тридцать тысяч крупных ядерных зарядов. Вот с чем надо сравнивать энергию сильнейшего из тайфунов. Это не так уж мало и далеко выходит за рамки явлений, способных только поразить воображение. Как вы думаете?
— Пожалуй, — согласился я.
Теперь мне ясна стала тактика Ольховского: за беседой время пролетит незаметно, а там видно будет.
— А знаете, сколько атомных зарядов в обычной грозе? — спросил я, в свою очередь.
— Немного, — ответил Ольховский.
— Девяносто, — соврал я.
— Возможно, — снисходительно кивнул мой визави.
— В детстве мне приходилось гулять в грозу босиком тем не менее.
— Дети — смелый народ. Да что дети, и родители иногда попадаются отчаянные. Кое-кто именно в недостаточном воспитании ищет корни безответственности. Впрочем, это особая тема.
— Отважные летчики пересекали тайфун на самолетах. Я видел старые-престарые фото. Представьте себе древний самолет, эту неуклюжую машину из алюминия, в черном вихре урагана. И летчика. Думаю, тут нужна самая высокая степень ответственности, какую только можно себе представить. Для современного эля это не проблема. Любой из нас сделает это не задумываясь, если речь идет о жизни другого человека. О деле, наконец.
— Вы правы, любой способ хорош, если он последний, вынужденный. Я думаю, Ольмин отказался бы разделить место в эле. И как бы я или вы ни уговаривали его, не согласился бы покинуть Берег, если, конечно, нам удалось бы его разыскать там.
— Но попробовать стоит. Это наш долг.
— Ну еще бы! К нему уже послали два автоматических терраплана с приказом эвакуироваться. Давайте обсудим, в какую именно точку побережья направить автоматический эль. Мне кажется, он может находиться неподалеку от главной станции, например возле отражателя. Как вы думаете?
— Говорят, он молчит. Только радиоавтомат передает сводку об эксперименте. От его имени.
— Это детали.
— Думаю, можно нащупать и то место, где он сам. По линии связи. Уверен, что быстро найду его.
Наши взгляды встретились. До этого мы думали каждый о своем.
Между нами вдруг встала Валентина. Я не знаю, как это получилось. Но я вспомнил о ней. И он тоже.
— Шутки в сторону, — резко сказал он, — эль вы не получите. И хватит об этом.
— Мне нужна машина! — твердо сказал я.
— Зачем? — спросил Ольховский сурово.
— Помочь Ольмину. Вы хоть понимаете, что там происходит?
— Он сумасшедший!
— Как вы смеете!..
— Вы не получите машину! Пока тайфун не пройдет между берегом и «Гондваной». Оставим этот разговор.
* * *На палубе было сумрачно, сыро, скользко, косой дождь хлестал с того самого часа, как мы отошли от берега. За спиной остался гостеприимный причал маленького тихоокеанского островка. У «Гондваны» начинался новый долгий маршрут: завтра небо станет ясным, ветер утихнет, откроется простор. А я?
И тут я наткнулся на Энно. Он быстро шагал мне навстречу, наверное, спешил укрыться от непогоды в каюте. Я загородил ему дорогу.
— Энно, мне нужен эль!
— Ты говорил с Ольховским?
— О чем с ним говорить… Конечно.
— Да… Но ведь он за тебя отвечает. Упросить нельзя?
— Ну что ты меня пытаешь, как будто сам не знаешь! У тебя есть ключ или нет?
— Я сдал его.
— Ну да, я и запамятовал, он отвечает за людей, а ты за машины, и потому все так удобно здесь устроились.
— Что ты говоришь!
— Пойдем! — Я взял его за рукав плаща и повел. Он послушно шел за мной, даже не пытаясь освободить руку.
Мы подошли к элям. Они стояли, поблескивая крутыми выпуклыми боками. Над ними опрокинулся купол, похожий на огромную линзу, — защита от непогоды. Я ударил кулаком по голубоватому прозрачному пластику. Он спружинил и отозвался мягким певучим звуком.
— Давай ключ, — сказал я Энно. — Я все возьму на себя.
Он молчал и грустно улыбался. Тогда я понял, что у него действительно нет ключа. Ни при себе, ни в каюте. «Энно, Энно, — подумал я, — не так уж часто я встречался с тобой, но успел выдумать тебя с головы до ног, и вовсе ты, оказывается, не такой, каким показался мне в тот первый день три года назад, когда мы охотились на манту».
Я отпустил его. Он пошел ссутулившись, потом оглянулся, остановился, словно раздумывая, снова подошел ко мне.
…И мы вместе долбили голубой пластик ломом, и пинали его ногами, и поджигали с помощью старинной паяльной лампы, которую он хранил в своем сундучке, и резали самозатачивающимся старинным кинжалом и просто ножом. И, обессилев, царапали алмазом, поливали химикалиями и снова пинали ногами и били кулаком.
А потом старик, запыхавшись, принес под плащом лучевой пистолет, что меня немало удивило, и мы палили поочередно, словно по мишени, по входному блоку, а пластик, пружиня, отступал и с певучим мягким звуком возвращался на место, в мгновение ока затягивая раны и рубцы. Укрытие не поддавалось.
Через четверть часа я изнемог, и мы ушли, побежденные, покорившиеся, тихо, как отходят шлюпки от ночного причала.
Я мучительно искал выход. Если связаться с Никитиным? Через час, от силы через два он будет здесь, на борту «Гондваны». Полетим вместе. Или нет… Лучше я его оставлю здесь на некоторое время. Но как осуществить этот простой план, если даже обычный видеофон расположен в каюте Ольховского? Вторая установка у его помощника, но воспользоваться ею тоже нельзя без его ведома. А в том, что согласия на прибытие эля не будет, я не сомневался. У Ольховского неуязвимая позиция: он считал, что отвечает за меня. Переубедить я его не мог. Потому что он был прав. Как же он примет Никитина, если тому надо следовать прямехонько через кольцо тайфуна, а если обогнуть его, то воздушная экспедиция лишится смысла из-за невосполнимых потерь времени. Уж он-то сообразит, что будет после… Придется разрешать Никитину обратный полет. Или мне вместо него. Или нам обоим.
Ольховский был настороже, и обойти его я не мог. Он дал мне понять, что лимит несчастных случаев на «Гондване» полностью израсходован. И я не мог возразить.
Моя безопасность была сейчас превыше всего: я был гостем «Гондваны». Абсурд: разве я не мог распоряжаться собой? Обо мне проявляли трогательную заботу. За этим могло скрываться что угодно: соображения безопасности, боязнь ответственности, нежелание ломать себе голову над чужими проблемами, то есть попросту безразличие. Или все это сразу вместе? Голова сделалась тяжелой, я готов был возненавидеть его без достаточных, впрочем, на то оснований. Только через несколько минут я взял себя в руки. В конце концов, так можно что угодно выдумать — и самому поверить выдумке. А потом вооружиться, например, дезинтегратором или микропистолетом, наподобие тех, что так ловко пускают зайчик, когда нужно обновить коллекцию экспонатов биологического музея. И предъявить права человека, который волен всегда и всюду безоговорочно распоряжаться собой, а значит, и другими… Так выходило.
