Василий Ардаматский - «Я 11-17»
Первые тридцать минут допроса Крамергоф отвечал кратко, явно не желая входить в подробности своей биографии и своей деятельности. Он сказал, что его звание — капитан, что он работал здесь в качестве офицера по наблюдению за эвакуацией.
Довгалев делал вид, что всему этому верит, а на самом деле был убежден, что допрашиваемый врет, что он назвался не своим именем и вообще рассказывает басни.
Постепенно разговор расширялся, и Крамергоф начал вязнуть в сетях, разбрасываемых Довгалевым.
— Значит, вы отвечали за эвакуацию войск?
— Нет… Я был всего лишь одним из офицеров в довольно многочисленной группе.
— Кто возглавлял эту группу?
— Полковник Кунгель.
— Где он теперь?
— Не знаю. Он был арестован некоторое время назад.
— За что?
— Ваши самолеты каждый день топили уходившие транспорты. Кто-то должен был за это ответить.
— Почему пострадал именно Кунгель?
— Он отвечал за эвакуацию.
— И вам удалось доказать, что Кунгель был связан с нашей авиацией?
— Нет, но удалось… — Крамергоф никак не реагировал на слова «вам удалось». Он просто не заметил этого подвоха в вопросе русского полковника и продолжал: — Виноват, конечно, был кто-то другой. Когда Кунгель был арестован и предан суду, здесь был разоблачен некий капитан Рюкерт. Он был взят вместе с радиостанцией.
Довгалеву стоило усилий не выдать своего волнения.
— Этот разоблаченный капитан Рюкерт во всем сознался? — небрежно спросил Довгалев.
Гестаповец помолчал и ответил:
— Он бежал.
— Бежал, будучи арестован? Невероятно! И совсем не похоже на гестапо.
— Он был ранен. Найдены следы крови. Можно полагать, что он забился куда-нибудь и умер от раны.
— Откуда вам известны все эти подробности? — Довгалев в упор смотрел Крамергофу в глаза.
— Я… — Крамергоф на мгновение замолчал.
— Да, вы… Откуда вы все это узнали? Вы же занимались эвакуацией, а не ловлей диверсантов! Надеюсь, вы не будете утверждать, что о поимке Рюкерта сообщалось в печати?
— Видите ли… начал выпутываться Крамергоф, — мой друг работал в гестапо, и он рассказал мне.
— Фамилия друга? — мгновенно спросил Довгалев.
Крамергоф сразу не ответил.
— Придумав друга, — заметил Довгалев, — надо было сразу придумать ему и фамилию. Для работника гестапо такая оплошность непростительна.
— Почему — гестапо?
— Потому… Мы с вами взрослые люди. Пора нам заговорить серьезно, — сказал Довгалев. — Вы участвовали в операции против капитана Рюкерта?
— Нет.
Довгалев улыбнулся:
— Тогда вам ничего не остается, как сослаться на печать.
— Я же сказал о моем друге — майоре Фальберге.
— Поздно. Майору Фальбергу уже совсем не к чему появляться на белый свет, тем более из небытия.
В это время дверь открылась, и в комнату вошел мужчина в штатском, явно не по росту костюме.
Довгалев смотрел на вошедшего и верил и не верил тому, что видел. Да, это был Дементьев! Только он был с усиками и шкиперской бородкой золотистого цвета.
— Очень хорошо, товарищ Дементьев, что вы зашли, — спокойно сказал Довгалев, так спокойно, будто Дементьев вышел из его комнаты полчаса назад. — А то вот моему собеседнику приходится выдумывать всякую всячину. Проходите, садитесь.
Дементьев сразу все понял, прошел к столу и сел напротив Крамергофа. Тот мельком посмотрел на Дементьева и невольно отшатнулся.
— Надеюсь, больше не будете заниматься сочинительством? — обратился к гестаповцу Довгалев и нажал кнопку звонка. (В комнату вошел конвойный.) — Идите подумайте. Через час мы поговорим с вами начистоту. Согласны?
— Согласен… — Крамергоф не сводил глаз с Дементьева.
Гестаповца увели. Довгалев напряженно ждал, пока закрылась дверь, а потом вскочил, опрокинув кресло, и бросился к Дементьеву:
— Жив!
Больше Довгалев не смог сказать ни слова. Он обнял Дементьева, прижал его к себе, как отец сына, вернувшегося домой после долгой и опасной разлуки. Вот так они и стояли молча, крепко обнявшись, два солдата, для которых высшее счастье — исполненный воинский долг.
