Луи Буссенар - С Красным Крестом
Фрикетта сразу увидела, что его состояние почти безнадежное.
Когда опий не произвел желанного действия, Фрикетта, пользовавшаяся самостоятельностью в выборе средств, решилась применить подкожное впрыскивание морфия. Больной почувствовал облегчение и впал в полузабытье.
Между тем прибыл главный врач. Он внимательно осмотрел больного, одобрил меры, принятые молодой девушкой, и грустно покачал головой. Когда он вышел, Фрикетта последовала за ним.
– Он может спастись только чудом, – отвечал доктор.
Фрикетта глубоко вздохнула и проговорила:
– Бедные родители… Он у них один… какое горе!
Доктор немедленно применил самое эффективное лечение при заболевании дизентерией: каломель, ипекакуану, строжайшую диету, тщательный присмотр.
Никто не щадил сил для ухода за бедным капралом – одним из самых тяжелых больных.
В первые дни ему стало несколько лучше, бедняга немного ободрился и повеселел. При виде этой веселости у молодой девушки сердце разрывалось на части. Он рассыпался перед ней в благодарностях:
– Какая вы добрая, Фрикетта! Вы ухаживаете за мной как мать… как родная сестра.
– Вы – француз и военный… Вы олицетворяете здесь родину, знамя которой защищаете.
– Да, я понимаю вас и восхищаюсь вами… Если я вылечусь, буду обязан только вам.
– Без сомнения, вы выздоровеете.
– А что скажут старики, когда я вернусь в наш домишко?.. Мамаша станет на вас молиться. Золотая она женщина. А папа Пепэн… всегда веселый добряк! Как сейчас вижу его, нагнувшегося со своим моноклем в глазу над часами, в которых он отыскивает соринку и при этом корчит гримаску… вот так… – Он мигал глазом, будто придерживая лупу, и смеялся… а по впалым щекам катились слезы.
Фрикетта слушала серьезно, растроганная этими воспоминаниями. Перед ней вставал уголок предместья. Она видела, как проезжали экипажи, трамваи, тяжелые повозки и ручные тележки, видела мелочные лавочки, на вывесках которых читала знакомые имена… кондитера, у которого покупала лакомства на мелочь, получаемую от матери в награду за хорошие успехи, видела журнальный киоск и в нем старуху-продавщицу, дававшую ей просматривать красивые картинки в журналах; наконец, она переносилась в мастерскую, где работает всегда задумчивый отец. Дальше ей представлялась мать, в сотый раз перечитывающая письма из Японии, из Джибути, из Мадагаскара и не отрывающая глаз от ее портрета, окруженного золотыми венками, полученными ею в награду в колледже. Ей казалось, что она слышит отца, который говорит:
– А что делает в эту минуту наша Фрикетта?.. Где-то наша дорогая девочка?
А мать разговаривает с ее портретом, будто с нею самою:
– Дочка моя!.. Дорогая!.. Зачем ты нас бросила?
При этих воспоминаниях навертывались слезы, которые она поспешно вытирала.
Стон умирающего нарушил ее мечты и заставил ее возвратиться к действительности.
Целую неделю больному становилось то лучше, то хуже. Маленький солдатик не хотел умирать и энергично боролся с болезнью. Наступило 28 июля, день его рождения, когда ему должно было исполниться 22 года. Грустный это был день!
Утром у него сделалось такое кровотечение, что бедняга лишился чувств. Фрикетта думала, что все уже кончено. Будь больной во Франции, он мог еще выздороветь, но здесь, при его упадке сил, надежды не оставалось. Капрал пришел в себя после укола эфира и кофеина, и сам вдруг понял, что ему недолго осталось жить. Он собрал последние силы, пристально взглянул на Фрикетту, нагнувшуюся над его изголовьем, и проговорил уже слабеющим голосом:
– Мадемуазель Фрикетта… прощайте! Когда увидите их… отца… маму… моих дорогих… скажите им, что я умер храбро… Скажите, что моя последняя мысль была о них… Передайте им мои бумаги… мою солдатскую книжку; они увидят, что меня ни разу не оштрафовали: все листки чистые… Похороните меня с медальоном, который у меня на шее: в нем их портреты и портрет той… на которой я должен был жениться… по возвращении… Обещаете вы мне это?
– Клянусь, – отвечала Фрикетта, не видя ничего из-за слез.
– А вас, моего доброго ангела, благодарю за ваши заботы.
Священник, проходивший по палате, остановился недалеко от койки маленького капрала. Это был высокий, здоровый мужчина с длинной бородой, ласковый и добрый на вид.
Капрал обратился к нему:
– Здравствуйте, господин кюре… вы не лишний… Мне даже очень хочется… сказать вам пару слов… наедине… Вы позволите, мадемуазель Фрикетта?..
– Я к вашим услугам, – отвечал священник больному, ласково пожимая ему руки.
Фрикетта отошла. Разговор продолжался минут пять, и духовник позвал молодую девушку.
– Конец! – тихо, дрожащим голосом сказал священник.
Фрикетта подошла к койке. Маленький солдат умирал. Видел ли он? Слышал ли? Священник и сиделка, два его последних друга, сдерживаясь, ждали, пока не отлетит его душа. Губы его лепетали слова без связи, но проникнутые одной мыслью.
– Отец… мать… сын ваш уезжает… далеко… навсегда… Париж!.. товарищи!.. О мама!.. милая мама!.. Сжальтесь!.. Как я страдаю… Прощайте все, кто меня любил!
Вдали послышался звук трубы и рожков, игравших марш.
Маленький солдатик попытался приподняться. Он громко воскликнул:
– К знамени!.. Здесь!..
Затем он тяжело упал на постель и больше не шевельнулся.
Фрикетта и священник, опустившись на колени, молились, между тем как прочие больные крестились, говоря с уважением и ужасом:
– Еще один!
Окончив молитву, молодая девушка, бледная, как полотно, набожно закрыла глаза мертвому и сказала рыдая:
– Прощай, бедная, дорогая жертва долга… прощай!
С помощью Барки она тотчас же принялась обряжать умершего, взяла его бумаги и оставалась возле него, пока двое носильщиков не пришли за ним, чтобы перенести его в мертвецкую.
Другой умирающий ждал рядом, на земле, пока его положат на освободившуюся койку!
Фрикетта, затаив горе, вытерла слезы и продолжала, помогать остальным страдальцам.
ГЛАВА VIII
Похороны. – Процессия. – Венки. – Фрикетта и капитан распоряжаются похоронами. – Последнее прощание. – Необъяснимое распоряжение главнокомандующего. – Французским корреспондентам не дают идти дальше. – Счастливый немец. – Фрикетта собирается уехать.Фрикетта сказала кабилу:
– Ну, Барка, как хочешь, найди мне досок на гроб. Я не хочу, чтобы капрала похоронили просто в мешке.
– Уж я найду, сида.
– Вот тебе деньги… купишь, где найдешь.
– Хорошо! Хорошо!.. Если не куплю – украду.
Смертность была так велика, что уже давно чувствовался недостаток в досках для гробов. Умерших хоронили, просто завернув в холщовый мешок. Предвиделось, что скоро некому станет рыть могилы!
