Джон Нэнс - На орбите (в сокращении)
Кип представляет себе, как влезает в скафандр, герметизирует его, втискивается в тесный воздушный шлюз и выплывает наружу. Может быть, в него попадет еще один метеорит, и тогда все закончится еще быстрее. Может быть, его убьют космические лучи. Стоит ли ради этого изображать из себя бортового инженера? Опомнись!
Он думает о том, что влезть в скафандр, вероятно, будет непросто. Но у него есть еще несколько часов, чтобы принять решение. В конце концов, ему еще многое нужно написать, прежде чем он отважится выйти в космос. И может быть, куда приятнее будет остаться здесь и просто тихо впасть в забытье.
Появляется надежда на то, что способ спасения все-таки существует, и Кип снова склоняется над клавиатурой.
Штаб-квартира НАСА, Вашингтон, округ Колумбия, 9 ч. 10 мин. по местному времени
То, что сейчас десять минут десятого, а телефон Джеффа Шира молчит, ничего хорошего не предвещает. Китайская ракета, которая должна вывести экипаж астронавтов на околоземную орбиту, сейчас готовится к старту.
Внезапно звонит сотовый телефон.
— Это Джейк из разведуправления. У китайцев сорвался запуск, Джефф. Сегодня утром произошла большая утечка горючего, справиться с ней они не могут.
— Проклятие! А что русские?
— У них старт — в полдень по нашему времени. Как только поступят новости с Байконура, я вам позвоню.
Зал управления запуском, Космический центр имени Кеннеди, штат Флорида, 11 ч. 44 мин.
— Выход параметра за пределы — это серьезно, Григгс! — Начальник группы обеспечения безопасности запуска Калли Джонс указывает на экран компьютера: диаграмма показывает резкий скачок температуры.
— Подождите немного, Калли. Не объявляйте об отсрочке запуска.
— Посмотрите на показатели, Григгс! Сколько времени вам нужно?
— Две минуты.
Григгс связывается по телефону с группой компьютерщиков, сидящих в соседнем здании — в его наспех организованном боевом штабе.
— У вас есть сорок секунд.
Калли Джонс качает головой и снова поворачивается к экрану: цифры говорят о том, что температура в баке с взрывоопасным горючим продолжает расти. Отмахнуться от этих данных невозможно. Для обеспечения безопасности запуска следует верить приборам до тех пор, пока не появятся серьезные, почти неопровержимые доказательства того, что они врут. А показания за последние десять минут свидетельствуют либо о том, что врет компьютер — на чем настаивает Григгс, — либо о том, что запуск ракеты закончится катастрофой.
Григгс снова обращается к нему:
— Ладно, Калли, проверьте все еще раз. Сейчас мы считываем данные напрямую, в обход распределительного процессора, который скормил нам столько дурных показателей.
Экран мигает, и температура вдруг падает на тридцать градусов.
— Это настоящие данные? Я могу им доверять? — ворчит Калли.
— На все сто. Мы все утро боремся с какой-то дрянью. Судя по всему, испорчена программа распределения данных.
Другой инженер докладывает Калли по внутренней связи:
— У меня срыв, нет данных панели системного обзора.
— Оставайтесь на связи. Григгс, вы слышали?
— Слышал, черт побери! Подождите немного.
— Я объявляю отсрочку запуска.
Запуск задерживается на шестнадцать минут, напряжение в зале растет.
На борту «Бесстрашного», 21 мая, 8 ч. 44 мин. по тихоокеанскому времени
Ну-с, поскольку все проблемы человечества я уже разрешил (шутливо сообщает обреченный на смерть пассажир космического корабля), пора уделить внимание моим собственным. Главная состоит в том, как и когда мне надлежит «обесточить» себя — или лучше все же сказать, как легче погрузиться в вечный сон.
Помимо этого, меня одолевает стыд: если бы я плыл сейчас в лодке, внезапно давшей течь, разве я не попытался бы эту течь заделать? Разумеется, попытался бы. А между тем я просидел здесь несколько дней, полагая, что сделать ничего не могу, хоть и знал в глубине души: это неправда. Я мог предпринять попытку.
Я собираюсь влезть в скафандр Билла, выйти наружу и посмотреть, не удастся ли мне что-нибудь починить. Каковы мои шансы на успех? Нулевые. Да, я не лишен технических навыков, могу, например, отремонтировать звуковой динамик. Однако на деле моя степень бакалавра по электротехнике — фикция, поскольку знаниями, полученными во время учебы, я никогда не пользовался. Вот и подумайте, смогу ли я исправить повреждения, которые причинил космическому кораблю летящий на огромной скорости метеорит?
Что ожидает меня в худшем случае? Я умру снаружи, а не внутри, но хотя бы умру при полном параде, в костюме настоящего астронавта.
Знаете, я испытываю странный прилив сил. Может быть, в кабине уже возник избыток CO2? Я ощущаю себя более свободным. Не исключено, впрочем, что эта легкость объясняется близостью конца. Легкость плюс тихое помешательство, порожденное страхом. Возможно, именно поэтому мне не терпится выйти наружу и потягаться с пустотой.
Надеюсь, вы понимаете — одно лишь сознание того, что какой-то человек станет вникать в мое словоблудие, избавляет меня от чувства одиночества. Спасибо вам за это! Если кто-то из моих детей будет еще жив, когда все это найдут и прочитают, позаботьтесь, пожалуйста, чтобы они получили письма, которые я написал каждому из них. Что касается Шарон, я говорю ей только одно: прости. Я хотел бы, чтобы у нас как супружеской пары все сложилось лучше.
И пожалуй, я хотел бы сказать всем вам еще одно.
Мне хочется, чтобы в будущем каждый мужчина и каждая женщина хорошо помнили сцену, разыгравшуюся в 1968 году, когда трое астронавтов «Аполлона-8» увидели, как маленький, прекрасный голубой шарик, на котором мы живем, встает над лунным горизонтом, и рванулись к нему — к оазису красоты в бесконечной, усыпанной звездами черной пустоте. Они поняли, что смотрят на космический корабль, носящий имя Земля, на свой родной дом. И внезапно войны, границы, конфликты показались им полной дурью. На деле человечеству еще очень далеко до того, чтобы усвоить эту мысль, но мы должны — вы должны — двигаться в этом направлении.
«Мы» выглядит странновато, поскольку я-то вас покидаю. Однако и я состоял в экипаже космического корабля «Земля», был частью человеческой семьи, биологического вида первооткрывателей, до сих пор сохраняющих слепоту в том, что касается одной простой, но самой главной истины. За каждодневной суетой увидеть ее непросто, но она заключается вот в чем: мы все связаны, и очень тесно! Даже я, сидящий здесь и ожидающий смерти в космосе, — я связан со всеми, кто находится там, внизу, и знаете, поразительное дело… едва набрав эти слова, я ощутил тепло несчетных молитв, море добрых пожеланий, как если бы все население планеты обратилось ко мне с телепатическим посланием: «Все хорошо. Что бы ни случилось, все будет хорошо».
