Лев Линьков - Источник жизни

Посыпая им землю, нарушитель действовал наверняка: собака потеряет след.

— Вот она, черная-то тропа! — пробормотал Павлов. — Старую лисицу трудно изловить. Что же, на всякую гадину своя рогатина. Давай искать след по окружности.

Иван натянул поводок и побежал влево. Метров через сто повернул вправо и пустил вперед собаку.

Так они описали большой полукруг. На поляне, у кустов шиповника, Джульбарс снова зачихал.

— К ноге, — позвал Иван и оглянулся.

Первый раз Джульбарс зачихал около тех двух дубов, где стоит Пырков, сейчас — у кустов шиповника. Иван снова побежал в сторону полукругом. Новый полукруг дал третью точку. Направление, по которому удирал нарушитель, было определено.

— Табаку нехватит, — зло сказал Иван, и они опять побежали вперед, оглядываясь на дубы и кусты шиповника. Наконец Павлов остановился.

— Ищи!

Джульбарс сделал небольшой круг, потянул носом и, нюхая траву, тихо заурчал. След найден!

Перед рассветом пограничники и собака остановились на околице спящего поселка.

— Огородами пойдем, — прошептал Павлов, — чтобы никто не видел.

Они свернули с дороги и, укрываясь за живой зеленой изгородью, стараясь не шуметь, пошли к противоположному краю поселка.

«А след? Как же след?» — хотел было спросить Пырков, но промолчал: старшему сержанту виднее.

Павлову и в самом деле было виднее: он знал всех жителей поселка и сразу сообразил, что если нарушитель намеревается переждать здесь до наступления темноты и если он бывал тут раньше, то скорее всего зайдет к вдове Синьковской, которая жила одиноко и замкнуто.

И действительно, когда они подошли со стороны огорода к небольшому дому с окнами, наглухо закрытыми ставнями, Джульбарс опять взял след и ткнулся носом в порог.

Павлов осторожно нажал на дверь: она была заперта изнутри. Прислушавшись у окна, старший сержант прошептал Пыркову: «Наблюдай за окнами и дверью», а сам твердо и решительно постучал.

Минуты две никто не отвечал. Потом в сенях послышались шаги босых ног, и спокойный женский голос спросил:

— Кого надо?

— Свои, гражданка Синьковская.

— Сейчас, — отозвалась женщина, — я оденусь.

Еще через минуту стукнул засов, и дверь растворилась.

Павлов вошел вслед за женщиной в комнату.

Абажур настольной лампы прикрывала шаль, и потому в горнице был полумрак. «Никого нет?» Но Джульбарс сразу потянул к занавешенной ситцевым пологом кровати. А женщина вдруг махнула шалью, и лампа потухла. Павлов быстро нагнулся, и тотчас над его спиной по двери оглушающе пробарабанила короткая очередь.

Старший сержант выстрелил наугад в сторону кровати, отскочил к стене и отпустил поводок.

Снова вспыхнули венчики огня у ствола пистолета. Иван выстрелил два раза подряд. Тотчас послышалось грузное падение тела и гневное рычание собаки. Павлов был уверен, что попал во врага. Но убил он его или только ранил? И где сейчас женщина?

В комнате пахло пороховыми газами. Откуда-то лилась вода. Должно быть, на столе опрокинулась бутылка. Старший сержант протянул руку и нащупал что-то твердое, холодное. Пистолет.

В это время в комнату вбежал Пырков.

— Держите собаку! — закричала женщина.

Теперь, при свете, Иван увидел ее: она стояла за печкой, отбиваясь от разъяренной собаки скалкой. «Для меня скалку припасла».

Лежащий на полу грузный мужчина застонал.

— Стереги ее! — приказал Павлов Пыркову, а сам наклонился над раненым и быстро обыскал его.

В одном кармане второй пистолет, в другом, нагрудном, небольшая жестяная коробочка.

Колхозная подвода привезла пограничников, раненого нарушителя и женщину, хранившую хмурое молчание, на заставу.

Исаев по телефону доложил о происшествии коменданту участка, потом взял отобранную у нарушителя коробочку, внимательно осмотрел ее, поднес к уху, потряс и только после этого открыл. В коробочке лежал табак.

— И всего-то! — разочарованно воскликнул Иван.

— Глупости! — сердито сказал Исаев, смерил лезвием ножа глубину коробочки внутри и снаружи. — Во-первых, у коробочки два дна, а во-вторых… мы сейчас поглядим, что во-вторых.

Осторожно Исаев надрезал второе дно и извлек сложенный в несколько рядов листочек кальки с какой-то схемой.

— Во-вторых, значит, табак для отвода глаз: нарушитель — шпион.

— Он от границы шел, — напомнил Иван.

— Точно. Ему не удалось перейти границу, вот он и подался обратно.

Иван с восхищением посмотрел на начальника.

Довольный результатом осмотра коробочки, Исаев потер одну ладонь о другую и достал из стола бумагу.

— Я сейчас допрошу шпиона, а ты поди отдохни, а вечером опять потренируй Пыркова. Трудновато нам без тебя будет: уедешь скоро, а Джульбарс к Пыркову еще не привык.

Две недели подряд Павлов ходил в наряд вместе с Пырковым. Джульбарс сначала не подпускал к себе Пыркова, но постепенно стал привыкать к будущему хозяину, и, странное дело, Ивану это было нерадостно.

Вот и сегодня, за сутки до отъезда Павлова с заставы, они до утра находились на участке. Павлов (в который уже раз!) показывал, как когда-то показывали ему: где скорее всего можно ждать нарушителей, где удобнее прятаться, переходить вброд ручьи, скрываться в камышах.

Иван ждал от последней ночи чего-то особенного. А она оказалась тихой. Джульбарс весело помахивал хвостом, не выказывая никакого беспокойства.

«Все здесь исхожено, измерено, — думал Иван, внимательно глядя по сторонам. — Почти каждое дерево стало знакомым за эти годы. И вот жил-жил и уезжаешь, уезжаешь за много тысяч километров. Там, как говорила Елена Борисовна, «пойдет новая жизнь». И все же ему грустно стало в это тихое утро, грустно и почему-то тревожно.

Грусть навеяло не расставание со здешней природой, теперь не менее близкой, чем поля и леса родной Владимирской области с ее медленно текущими реками и светлыми березовыми рощами.

Грусть пришла и не потому, что он привык к товарищам по заставе, подружился с ними, жил, как с братьями, делил с ними и трудности, и опасности, и радости, — большинство из них уже разъехалось но домам, обещав никогда не забывать друг друга.

И даже не потому Ивану стало грустно и тревожно, что предстояло расстаться с Исаевым, бывшим все эти годы не только начальником, но и другом, и наставником, с Еленой Борисовной, которая относилась к солдатам с душевной заботой, как сестра.

Конечно, и этого достаточно, чтобы загрустить: будто отрываешь от сердца очень близкое и родное.

Но не только в этом было сейчас дело. Павлов с новой силой почувствовал свою ответственность за границу, за свою заставу и перед самим собой и перед родиной, — ту ответственность, о которой говорил и Исаев и секретарь партийной организации. Он хорошо понимал, что нет незаменимых людей и скоро новички, тот же Пырков, станут опытными, бывалыми пограничниками, но почему он, Павлов, не хочет и дальше делить с ними эту благородную ответственность? Раньше через границу пытались пробираться чаще всего немецкие шпионы, сейчас идут заокеанские, издалека идут. Исаев объяснил, что недавно пойманный шпион шел по заданию американской разведки.