Джон Бойн - Бунт на «Баунти»

– Знавал, стало быть, парочку, так? – спросил он, наклоняясь ко мне, высовывая язык и побалтывая им вверх-вниз, да так гнусно, что меня омерзение взяло. – Подобрал ключик к портсмутским шлюхам да и облизал их сверху донизу, изнутри и снаружи?

– Я свою долю шлюх получил, – сказал я, усердно работая щеткой и не глядя ему в лицо, чтобы он не поймал меня на вранье. – И его тоже, – прибавил я, поведя головой в сторону Самнера, и сразу понял, что ему захотелось, услышав это, дать мне плюху, да руки коротки, потому что я понравился Квинталю.

– Да ну? – спросил тот совсем уж тихо, а после повторил этот вопрос еще тише; я чувствовал, что он сверлит меня взглядом, и не хотел доставить ему удовольствие, глянув на него в ответ, потому как знал: гляну – и он враз увидит правду, ясно написанную на моей физии, поймет, что ни к каким дамочкам я пока и близко не подходил, а тот опыт, какой имел по этой части, мне ни малой радости не доставил, ну то есть никакой.

И тут, прежде чем мы успели углубиться в эту тему, нас окатила приливная волна, без всякого предупреждения выскочившая из спокойного моря, и я заморгал, изумленно выплевывая воду и ловя ртом воздух, уверенный, что вот-вот утону, а когда открыл глаза пошире и глянул влево, то увидел мерзейшего мистера Хейвуда, держащего в липких лапах большое ведро, содержимое коего он только что выплеснул в нас, промочив всех троих почти до нитки.

– Так и палуба станет почище, и вы языками молоть перестанете, – сказал он, отходя, и чего бы я не дал тогда за возможность нагнать его и надрать ему уши, но, видать, флотская жизнь уже начинала сказываться на мне, поскольку я ничего такого не сделал, а снова взялся, хоть и с уязвленной душой, за работу, довольный уж тем, что недавний наш разговор с Квинталем и Самнером, похоже, забыт и я могу до поры до времени сохранить в тайне и мое невежество по части дамочек, и правду о моем прошлом.

9

Я и опомниться не успел, как судно пополнило припасы, получило необходимый ремонт и вышло в море, а перед тем как поднять все паруса, мы собрались совершить одно положенное дело, но не совершили, и это на несколько дней погрузило капитана в мрачное настроение.

А дело было так. Я отмывал тарелку и чашку после капитанского ленча, который состоял обычно из куска рыбы и картофеля, поскольку в середине дня он никогда плотно не ел, и тут капитан оторвался от заполнения судового журнала – энергичный, веселый, довольный тем, что мы снова ставим паруса.

– Ну, мастер Тернстайл, – спросил он, – что ты можешь сказать о Санта-Крус, мм?

– Да ничего не могу, – со всей быстротой ответил я. – Потому как видел его только издали и за время стоянки ноги моей на суше не было. Однако должен признать, что с палубы «Баунти» он выглядел красиво, как на картинке.

Капитан положил перо на стол, вгляделся в меня с тенью улыбки на губах и прищурился, отчего лицо мое залилось густой краской, так что я отвел взгляд и принялся поправлять все, что попадалось мне под руку, дабы он обратил внимание на мою старательность.

– По-моему, ты надерзить мне пытаешься, – сказал он. – Не понимаю, однако ж, где тут дерзость.

– Никак нет, сэр, – возразил я. – Прошу прощения, сэр, если мои слова прозвучали грубее, чем я того желал. Я лишь хотел сказать, что нахожу себя неспособным ответить на первый ваш вопрос, поскольку не смог составить личное представление о городе. С другой стороны, мистер Фрейер, мистер Кристиан и мистер Хейвуд…

– Суть офицеры флота Его Величества, – прервал он меня тоном несколько более холодным. – И, как таковые, имеют во время стоянки в порту определенные права и требующие выполнения обязанности. Тебе следует помнить об этом, если ты желаешь и сам получить пост более высокий. Ты сможешь назвать его наградой за усердный труд, продвижением по службе.

Эти слова взяли меня врасплох, ибо, признаюсь, я никогда о каком-либо продвижении по службе не помышлял. Если быть честным с собой, а я всегда стремился к этому, я, скорее, наслаждался положением слуги капитана. Обязанностей оно подразумевало много, и самых разных, но, в сравнении с трудом палубных матросов, тягостными они отнюдь не были, кроме того, это положение выделяло меня в команде, с которой я начинал общаться уверенно и успешно. А устремление к жизни офицера? Я как-то не был уверен, что судьба держит ее в запасе для Джона Джейкоба Тернстайла. В конце концов, я всего лишь пару дней назад подумывал о том, чтобы навсегда бежать с корабля и вести в Испании жизнь дезертира – весьма, как мне представлялось, приятную. Полную приключений, в том числе и романтических. Правда состояла в том, что в случае прямого столкновения верности упованиям короля с моими корыстными побуждениями шансов на удачу у старины Георга оставалось столько же, сколько у девственницы в притоне разврата.

– Да, сэр, – сказал я, собирая брошенные им где попало кители и раскладывая их по двум стопкам: в одну попадали те, что требовали стирки (неблагодарная работа), в другую те, что еще годились для носки.

– Что же, город оказался совсем недурным, – продолжал он, снова обращаясь к судовому журналу. – Ничем не испорченным, таким я его здесь и описываю. Думаю, что миссис Блай, пожалуй, понравилось бы жить в нем; возможно, когда-нибудь я вернусь с ней сюда уже как частное лицо.

Я кивнул. Время от времени капитан говорил что-нибудь о своей жене и часто писал к ней в надежде на встречу с возвращающимся в Англию фрегатом, который смог бы забрать наши письма. Небольшая стопка посланий, несколько недель пролежавшая в ящике его письменного стола, ныне исчезла, перейдя, несомненно, в надежные руки властей Санта-Крус, и, по-моему, капитан уже изготовился приступить к сочинению новой порции.

– Миссис Блай живет в Лондоне, сэр? – почтительным тоном осведомился я, следя за тем, чтобы не переступить разделяющую нас незримую черту, однако он быстро кивнул и с видимым удовольствием заговорил о ней.

– Да, там. Моя милая Бетси. Чудесная женщина, Тернстайл. День, когда она принесла мне клятву верности, стал одним из счастливейших в моей жизни. Она ждет вместе с нашим сыном Вильямом и нашими дочерьми моего возвращения. Милый паренек, не правда ли? – Он повернул ко мне портрет мальчика, да, верно, он казался приятным пареньком, я так капитану и сказал. – Конечно, он несколькими годами младше тебя, – прибавил тот, – но, подозреваю, сведя знакомство, вы подружились бы.

Я ничего на сей счет не ответил, полагая для малого из моего круга невозможной дружбу с малым из его, однако капитан обходился со мной так душевно, что говорить ему об этом было бы грубостью. А потому я окинул каюту прощальным взглядом, желая убедиться, что все в ней пребывает в порядке, и только тут с удивлением обнаружил под окошком перенесенные из соседнего большого помещения горшки с землей, из которой уже пробивались какие-то ростки.