Таёжный перегон - Виталий Галияскарович Гадиятов
– Красивый, дед, у тебя конь! – посматривая на него с видом человека, знающего в этом толк, потирал руки Дубовик. – Чем ты его кормишь? Вон какой он у тебя ладный. Совхозный?
– Э-э, нет… моя лошадка, – важно ответил старик. – Шибко умный, как Шарик, – сам дорога домой знает, нигде с ним не заблудишься. Такой больше нет ни у кого.
Дубовик закивал головой, приговаривая в такт старику:
– Хороший, дед, у тебя конь, хороший, не то что наши дикари!
– Хороший, хороший, сынок, – не уловив подвоха в его словах, также закивал головой старик, с важным видом посматривая на собеседника.
– Накидка от комаров, что ли?
– Не-а, – махнул рукой старик, – попона от паутов. Кусают, однако, шибко больно. – Он зажмурился и весь сморщился, видно, показывая, как больно оводы кусают его лошадь. – Лошадка надо жалеть, тогда она будет хорошо работать.
Старик тихонько подвинулся к брезенту, на котором сидели геологи.
– В нашем сапхозе лошади смирные, хорошие лошадки. Таких больше нигде нет, только наш сапхоз…
«Ну да, – подумал про себя Антон, – чуть без головы меня не оставили, а он говорит, смирные. Таких смирных надо полгода приучать к человеку».
– Стас, налей, пожалуйста, бате чайку, – Александр подал парню свою белую кружку. – Видишь, человек с дороги.
– Небось с самого утра на коне? – расспрашивал он старика.
– Эге, – кивнул тот в ответ. – И до вечера буду ездить, и так каждый день. Такой работа у меня.
– Дед, бери что есть, не стесняйся, – показал Дубовик на брезент с едой, которую принёс Стас.
Старика долго уговаривать не пришлось.
– Чай сапсем хорошо! А в жару особенно, – добавил он с важным видом.
Он отпил полкружки и потянулся за сгущенкой. Перевернув банку вверх дном, поднёс ее ко рту и стал дуть в небольшую дырку, пробитую ножом. Молоко через другую дырку тугой струей полилось в кружку. Не мигая, все уставились на старика. Когда чай поднялся до краев кружки, он поставил заметно полегчавшую банку сгущенки на место и, ни к кому не обращаясь, сказал:
– Хорошо живёте, геологи, сапсем хорошо!
Думая о чем-то своем, он откусил печенье и молча принялся за чай.
– Вы чем занимаетесь? – из забытья вывел его Дубовик, тоже наливший себе чая. – Наверное, на пенсии?
– Пенсия?! Э-э, нет, какой пенсия? Я коневод работаю. Табун лошадка сапхоз пасу. Пенсия, пенсия, – видно задетый за живое, недовольно бурчал старик. – Какой пенсия, работать надо.
– Я до сих пор вас не видел. Костю и Августа мы знаем, а про вас даже не слышали.
Старик не удивился и не обиделся. В его глазах мелькнула только хитринка.
– Э-э, сынок, я Сордонох ходил, дальний табун. Там мои лошадка. Костя и Август другой табун пасут. Зовут они меня Огонёр, за это я сапсем их не ругаю. Зачем держать обида, когда паспорт указан, сколько мне лет. Раньше ребята пасли мой лошадка, теперь у них свой табун. Я вчера поздно вечер приехал, хотел геолог посмотреть. Говорят, у них бирёпка много, сумка вьючная есть на лошадка.
Чай он больше не пил и испытывающим взглядом смотрел на ребят, будто проверяя на прочность.
– Откуда там много, – стараясь не отвести глаз, сказал Дубовик. – Только на своих лошадей-то и есть. Лишнего, батя, нам не дают. Всё на сто рядов посчитано.
– А мне на один связка лошадка дашь бирёпка? – обратился он к Дубовику, определив в нем старшего.
– Отец, у нас мало, только на своих лошадей, – повторил тот, – поэтому ничего дать не могу. Иди проси в своём совхозе.
– Вай-вай, – неожиданно запричитал старик. – Нехорошо старый человек обижать, сапсем нехорошо. Наш сапхоз сапсем ничего получить нельзя: бирёпка нет, седло нет, сумка нет, сыромятный ремень даже нет. Очень плохой снабжение, не то что – геолог.
Обойдя разные склады, Дубовик знал, что геологию действительно снабжают лучше многих других отраслей народного хозяйства. Несмотря на трудности, он всё-таки получил все, что было нужно для полевых работ. И теперь, в отличие от совхозных коневодов, его отряд был обеспечен всем необходимым.
– А ты, батя, сам подумай, – незаметно перешёл он на «ты», – мы тебе отдадим верёвку и сумы, а у нас впереди ещё весь полевой сезон. Что делать в тайге без верёвки с лошадьми? Небось сам знаешь, что и говорить. В руках снаряжение не понесешь, да и проб будет немало, их тоже надо куда-то класть.
Старика это будто убедило. Он отвернулся к костру и заметно приуныл. Пламя лениво лизало подброшенные дрова, отклонилось в сторону и задело сапоги, но этого он даже не заметил. Перед глазами вначале промелькнул чумазый мальчуган в рваных штанах и залатанной рубашке. Он стоял перед маленьким жеребёнком и нежно гладил его детской рукой. Потом он увидел худенького парнишку, скакавшего на невысокой лохматой лошадке. Парнишку сменил молодой человек в расстёгнутой гимнастёрке, бегущий с винтовкой наперевес. И последнее, что мелькнуло перед глазами, – винтовка выпала из рук и тот, будто остановленная на скаку лошадь, на мгновение замер и упал навзничь. Старика невольно передёрнуло, стало жарко.
«Ну вот, деда обидели. Дубовик веревку пожалел, – сердито подумал Антон, глядя на изменившегося в лице старика. – Как бы не пришлось бежать за помощью в больницу. Дал бы уж немного, не обеднели бы. Глядишь, дед вспоминал бы добрым словом. А то вон как расстроился».
Ребята приуныли. Первым не выдержал Роман, молчавший во время этого разговора.
– Саша, у нас же остались обрезки от вьючек, может, их отдадим?
Тот промолчал. Отхлебнув глоток чая, он поставил кружку.
– Конечно, что-нибудь дадим. Какой может быть разговор, – поглядывая на Дубовика, едва сдерживался Антон. – Видите, ради этого человек даже приехал с дальнего стада. От куска верёвки мы не обеднеем.
Во время перепалки старик молчал, но было видно, что к разговору он прислушивается. На его морщинистом лице, почерневшем от солнца и ветра, выступил пот. Он посмотрел вверх. По бледно-голубому небу плыли белые облака и, скрываясь за лесом, терялись из виду. Дунул легкий ветерок, дым от костра лизнул старика. Он невольно отстранился и прикрыл глаза.
«Жарко как, дышать
