Трон Знания. Книга 1 - Такаббир Эль Кебади
– На этой земле – да!
– Всевышнему потребовалось семь дней, чтобы сотворить мир. Вам же хватит минуты, чтобы его разрушить.
Подлетев к Малике, Адэр вскинул руку. Она сжалась в ожидании удара. А он указал в окно:
– Ты это называешь миром?
– Они другого не знают!
– Здесь жалость неуместна.
– А справедливость?
– Ты часто с ней сталкивалась?
– Нет. Но хотелось бы.
– Жалость и справедливость не уживаются рядом. Начальник похитил деньги, устроив на работу несуществующих людей. Разве не справедливо вернуть в казну наворованное?
– В казну? Если уж быть справедливым до конца, то он похитил деньги не из казны, а у рабочих.
Скрипнула дверь.
– Еле до поворота довёл, – проговорил Даен. – Врача в селении нет. Надеюсь, сам оклемается.
– Жалко его? – спросил Адэр.
– Человек ведь.
– А тех, кто живёт на Рабочей улице, не жалко?
Даен отвёл взгляд.
– Сколько в селении стражей?
– Я один.
– С ума сойти… – пробормотал Адэр, кивком позвал Малику и вышел на крыльцо.
Посещение следующих трёх приисков не принесло успокоения. Адэр и Малика двигались, словно марионетки, руководимые неведомой рукой. Подъезжали к дому начальника. Не останавливаясь, ехали на прииск. Малика сидела на проходной, Адэр ненадолго уходил. Возвращался мрачнее тучи. Затем они ехали в контору, которая, как правило, находилась в нескольких милях от прииска. Потом везли начальника в ближайший охранительный участок. Ночь проводили в тревожном забытьи на узких кроватях постоялого двора. И вновь шли навстречу серому дню, точной копии предыдущих дней.
***
Ветер безмолвствовал, и над разморенной духотой пустошью стоял убаюкивающий стрекот кузнечиков. Малика дремала, отвернувшись к окну. Уныло глядя на бегущую перед машиной колею, Адэр мысленно готовился к тяжёлой и совсем не нужной ему встрече. При виде сытых рож и тучных тел, спрятанных под дорогими костюмами, в нём просыпалась злость. Не потому, что кто-то накопил жир и сколотил состояние на обмане трудяг, – было невыносимо трудно сохранять спокойствие на похоронах своей надежды.
Конечно, можно стереть из памяти худые, облепленные грязью лица рабочих, их затравленные взгляды, измождённые тела, и пересмотреть долю приисков. Этого никто не заметит – на рабочих улицах всё так же будет вонять выпитым вином. Но тогда чем он, правитель страны, отличается от начальника-вора? Адэр смотрел на припорошённые песком две канавки, понимая, что четыре дня назад, покинув замок, он пошёл не той дорогой.
Из раздумий заставил вынырнуть нарастающий стрекот кузнечиков, словно прыгающие крылатые твари всем скопищем несутся навстречу. Вдали из-за нагромождения валунов появилось густое сизое облако. Оно быстро приближалось, увеличиваясь в размерах, будто ветер катил по земле клуб спутанных сухих веток, неустанно наматывая на него пожухлую траву и поднимая серую пыль. Только ветра нет, и пыль в пустоши жёлтая.
Раздался отрывистый хлопающий звук, облако потемнело.
Малика проснулась, закрутила головой. Адэр остановил машину, закрыл окно. Сквозь свинцовую пелену вырисовывались размытые очертания человека, не размашисто шагающего, не бегущего… Обман зрения? Адэр до рези в глазах всматривался в дымчатую завесу. Не обман – человек ехал на мопеде!
Мужик – в картузе, надетом задом наперёд, и в больших, почти во всё лицо очках с выпуклыми стёклами – на секунду притормозил возле автомобиля и что-то крикнул. Крутанул ручку и был таков.
Адэр проводил взглядом облако, плюющее дымом:
– Что он сказал?
– Вроде бы пригласил в гости, – ответила Малика.
Адэр разложил карту, посмотрел на компас. Ошибки нет, они едут по самому бедному району страны, который так и называется – Бездольный Узел. Тот, кто придумал название, обладал хорошим чувством юмора или был, по крайней мере, наблюдательным. Если шесть приисков, безлико обозначенных цифрами, соединить одной линией, получится петля. И раз они не сбились с дороги, то откуда среди беспросветной нищеты взялся селянин на мопеде?
Адэр бросил карту через плечо, схватился за руль и со вспыхнувшим интересом погнал машину к горизонту.
***
На крыльцо охранительного участка вышел командир стражей порядка: ростом до верхнего бруса дверного косяка; в плечах косая сажень; шея крепкая, жилистая, как дубовый сук. Одёрнув тёмно-зелёную рубаху так, что на мощной груди затрещала ткань, командир упёр кулачищи в бока и окинул улицу взглядом.
Над крышами – соломенными и дощатыми, покрытыми серым сланцем и серебристым железом – краснело солнце. От дома к дому тянулась паутина проводов – селяне делятся с соседями светом. При таком раскладе лампочки горят не в полный накал, и поздним вечером нельзя вышивать или писать письма, или выполнять любую другую работу, требующую напряжения глаз, но лучше такое освещение, чем свет керосиновых ламп.
С высоты крыльца охранительного участка хорошо просматривались чистые квадраты дворов, посыпанные белым морским песком и обнесённые каменными оградами; где-то камни лежали глухими ровными рядами, словно соты, а у кого-то заборчик походил на ажурное вязаное полотно.
Кое-где перед домами буйствовали яркими красками цветники. Здесь живут истые хозяева, раз не поленились дойти до моря, собрать выброшенные на берег водоросли и удобрить скудную почву. У таких и огороды, как у климов, с густой сочной зеленью, ни клочка земли не видно. Но о климах селяне не любят вспоминать – на душе становится тошно.
Страж посмотрел в другую сторону.
Возле хлебной лавки о чём-то судачили бабы: на худощавых фигурах неброские платья; на шеях пёстрые платочки; на ногах башмаки с большой пуговицей на тупом носке; в руках плетёные из лозы кошёлки. И вряд ли ошеломляющая новость собрала товарок в кружок, скорее бабья слабость – чесать языками при любом удобном случае.
Перед витриной со сластями молчаливо толкались детишки. Сжимая в ладошках монетки, никак не могли решить, на что потратить своё «состояние». Чей-то пальчик указал на ярко украшенный пряничный домик, щедро политый мёдом и покрытый глазурью, и детвора загомонила, будто стайка взбудораженных воробьёв.
У калитки постоялого двора комнатная девка лениво трясла половик, сшитый из пёстрых обрезков ткани. Из окна гаркнул хозяин, и девка, перебросив коврик через плечо, поплелась на задворки.
С заднего двора банка выехали две машины с тезарскими флажками на капоте. Первую в округе прозвали «сундуком»: прямоугольная, как ящик; спереди узкая полоска стекла; сзади дверца; по бокам скобы; в серёдке драгоценные камни, которые прииск сдал в банк. Вторая – с большими тёмными окнами для хорошего обзора изнутри. В ней охрана, сколько человек и как они выглядят – никому не ведомо, этого не знает даже командир стражей.
Не успели банковские машины скрыться за поворотом, как с другой стороны улицы донёсся звук мотора.
Адэр вёл автомобиль по непривычно широкой улице, глядя то на баб и детишек, сгрудившихся перед
