Артур Макаров - Искатель. 1988. Выпуск №2
Двое крайних должны были простреливать фланги — каменное дно было прямым в этих местах и естественной просекой разрезало лес до группы скал слева, там русло сворачивало крутым изгибом, а справа кончалось высоким обрывом.
В лесу было тихо. Володя Маликов лежал на левом фланге, смотрел на ближние буки: слабый ветерок, пробираясь меж ветвями, теребил листья. Неподалёку, в мшистой ложбинке между каменными горбами, застыл Женя Сосновский, недавний студент университета, любитель поэзии, человек застенчивый, добрый и умный. За ним облокотился на плоский обломок, большими грубыми пальцами поглаживал поцарапанный ствол пулемёта Степан Панкратов, желчный худой мужик, никогда не соглашавшийся ни с кем и ни с чем, кроме приказов, да и то после неразборчивого ворчания. Рядом с ним Михаил Селиванов покусывал зелёный стебелёк. Немногословный и спокойный в жизни, он в бою становился бешеным до безрассудства. Рассказывали, что на его глазах немецкие лётчики забросали зажигательными бомбами и расстреляли из пулемётов эшелон с детьми. Правый фланг прикрывал Андрей Гавриленко, человек в отряде новый, но бывалый и прошедший с боями ещё гражданскую.
Они лежали молча, неподвижно, каждый думал о своём, все вместе — ждали…
Вдруг Сосновский глухо сказал: «Вон они. Идут»,
Маликов осторожно поглядел в щель между камнями. Цепь немецких солдат — с автоматами поперёк груди и небрежно подвёрнутыми до локтей рукавами — жарко, — приближалась к руслу. Они шли неторопливо, не скрываясь, без опаски, словно это была обычная прогулка. За первой цепью показалась вторая, затем — третья, четвёртая… Засады, верно, не ждали. Надеялись захватить лагерь врасплох.
Когда первая цепь подошла к обрывчику и солдаты начали спускаться и, прыгая с камня на камень, переходить русло, — засада открыла огонь: мерно заработал пулемёт, затрещали трофейные «шмайссеры». Первая цепь была полностью уничтожена. Остальные залегли, открыли ответный огонь. Эхо разносило теперь по оцепеневшему лесу только трескотню очередей, низкий рокот пулемёта и яростное взвизгивание рикошетирующих пуль. Затем на стороне немцев раздались резкие команды, и огонь прекратился. Зато появился и стал нарастать новый звук — можно было разобрать, что работает мотор.
— Та-ак. Плохо дело, — процедил Сосновский. — Кажется, бронетранспортёр подтянули. Этого только не хватало!
— Ну, держись, ребята! — громко сказал Панкратов. — Сейчас хреново будет!
Вскоре бронетранспортёр неуклюже выкатил нз редколесья, угловатый, тяжёлый, размалёванный серо-зелёными маскировочными пятнами. Описал замысловатую кривую, выбирая удобную позицию, и остановился. Сразу же басовито, с металлическим отзвуком, будто застучали по железной бочке, заработал его пулемёт. Пули густо щёлкали о камни вокруг, взметая фонтанчики каменной пыли. Маликов, с силой сдавливая голову руками, вжимался лицом в сухой мшистый ворс.
Обстрел длился долго. Немцы патронов не жалели. И вдруг бухнул взрыв, отголосками раскатился по лесу. Пулемёт на бронетранспортёре замолк. Сосновский сказал сквозь зубы:
— Жаль. Помянем Селиванова. — И почти сразу — зло! — Маликов, что спишь? Обходят!
Маликов поднял голову, вглядываясь, сжал автомат. Переползти русло незамеченным было невозможно. И он увидел среди глыб спину в немецком мундире. Мгновенно нажал спуск. Зазвенели о камень отработанные гильзы. Спина выгнулась и пропала.
В этот момент немцы бросили несколько — одна за другой — гранат. Две из них накрыли пулемёт Панкратова, оглушив и осыпав остальных партизан каменной крошкой и пылью. Маликов несколько секунд ничего не соображал. Придя в себя, оглянулся. На месте Панкратова увидел какое-то бесформенное, красно-чёрное страшное месиво. Белый камень вокруг него был залит кровавыми брызгами. Искорёженный пулемёт отбросило назад.
Сосновский был жив, он тяжело завозился рядом, чертыхаясь и постанывая. Автомат Гавриленко тоже молчал недолго.
Маликов увидел ещё двух немцев, ползущих среди камней, и длинной очередью скосил обоих. Потом заметил, что четверо пробрались всё-таки в тыл к ним. Он уложил двоих, а двое поползли к деревьям за спиной партизан. Когда они показались на склоне, Маликов хладнокровно расстрелял и их.
Отбросив опустевший рожок в медную россыпь гильз, он нащупал за поясом другой, вставил его в автомат и дал две очереди. Третья была очень короткой — осечка. Он подёргал заклинивший затвор. Всё ясно: перекошенная пуля застряла в стволе. Он отшвырнул в сторону автомат, ставший теперь бесполезной железкой. Полежал немного, растерянно озираясь. Где взять оружие? Иначе — конец. У своих взять? Не у кого. Значит, у карателей. И тут он вспомнил, что в тылу, на краю русла, возле деревьев — четверо только что убитых им немцев. Маликов подполз к Сосновскому, сильно дёрнул за пиджак, Тот на мгновение оглянулся.
— Чего тебе?
— Автомат заело. Я пошёл за другим.
— Куда ещё?
Маликов махнул рукой в сторону леса позади них.
— Там фрицы валяются. У них и заберу. Сосновский кивнул.
— Давай! Только быстро! И патронов прихвати.
Маликов пополз, огибая крупные камни, вжимаясь в дёрн…
На краю русла, в траве, лежал на животе немец в каске. Его потухшие и остановившиеся глаза безучастно смотрели в никуда. Очередь прошла наискосок через спину. Поодаль в разных позах застыли ещё трое.
Маликов, брезгливо морщась, перевернул солдата — тяжёлого, вялого — на спину. Стащил с его шеи ремень автомата, закинул автомат за спину себе, забрал запасные рожки. Осталось забрать рожки у остальных трёх. Маликов приподнялся на локте и осторожно огляделся.
На противоположном склоне, накренившись, сильно дымил взорванный бронетранспортёр. Рядом нелепо скорчился Селиванов. В русле, среди камней, распластался, выронив автомат, Гавриленко. Только Сосновский, прижавшись к валуну, отстреливался метко и коротко.
Вперёд немцы не продвинулись. Они как будто и не торопились подавить сопротивление партизанской засады. Они прятались за деревьями, изредка обнаруживая себя беспорядочными очередями. Отсюда, со стороны, это показалось Маликову подозрительным. Немцы явно задумали что-то. Маликов снова поглядел вокруг и вздрогнул. Тотчас лихорадочно заколотилось сердце. Он испуганно напружинился. Слева, вдалеке, у изгиба русла, перебегали по камням крошечные фигурки в ненавистных мундирах. Ещё немного, и он с Сосновским окажется в кольце.
Сейчас он был в стороне от боя и воспринимал всё совсем по-другому, чем там, среди камней. В перестрелке некогда было думать о чём-либо ином, кроме самого боя. Здесь же, на склоне, можно было расслабиться, дать себе короткую передышку. И тут Маликовым внезапно овладел страх.
