Поль д'Ивуа - Невидимый враг
Они миновали обширные залы, где тысячи служащих работали перед нумерованными таблицами среди несмолкаемых звонков и соединяли между собой различные пункты телефонной сети. Скоро они дошли до лестницы, которая круто спускалась вниз, спустились в подвальный этаж, миновали несколько коридоров и очутились, наконец, перед герметически закрытой дверью.
Оллсмайн вынул из кармана ключ, отпер дверь и нажал кнопку у двери. Тотчас же загорелись электрические лампы и осветили обширную залу, в высшей степени странно обставленную.
С потолка спускались, как паутина, многочисленные латунные проволоки, которые оканчивались у клавиатуры, установленной на длинном дубовом столе, занимавшем почти всю комнату. От этой клавиатуры шли другие проволоки и соединялись с автоматическими пишущими машинками, которые работали, сухо пощелкивали молоточками. И, однако, в комнате никого не было, Лаваред с удивлением посмотрел на своего спутника.
— Что это такое? — спросил он.
— Это полицейская телефонная станция, — пояснил тот. — Это мое изобретение, — прибавил он с довольным видом. — Вы, конечно, знаете, что всякая телеграмма может быть сообщена полиции. Благодаря рентгеновским лучам мы можем читать даже закрытые письма, Зная это, злонамеренные люди пользовались для сообщения между собой телефоном, за которым мы не имели возможности следить.
— Не имели? Значит, теперь имеете?..
— Вы угадали! Право, разговаривать с вами — это наслаждение, вы сразу же входите в самую суть дела.
— Как! Телефон…
— Стал отныне моим лучшим агентом! Но только вы и я знаем эту тайну, и необходимо самое строгое молчание. Вам я доверился потому, что уверен в вашей порядочности и нуждаюсь в вашей помощи.
— Я весь к вашим услугами, — с едва заметной иронией проговорил Арман, — но я желал бы несколько лучше усвоить себе, в чем тут дело.
— Извольте. Никто из жителей города не знает о существовании этой комнаты. Устраивавшие ее рабочие думали, что речь идет о постройке нового дополнительного отделения центральной станции. Только у меня одного есть ключ от этой комнаты.
— Прекрасно! Что же дальше?
— Я вам сейчас изложу принцип устройства моих аппаратов. Каждая из проволок, идущих от потолка, присоединяется к одной из проволок телефонной сети.
— Понимаю, тем самым они отводят ток сюда, и вы слышите разговор.
— Почти так. Но я отвожу такую незначительную часть тока, что разговаривающие и не замечают этого. Сила звука ослабляется на неуловимую для самого чувствительного уха величину.
— Каким же образом вы-то слышите?
— Не торопитесь. Эти отводящие проволоки проходят в эту доску с отдельными нумерованными клетками. Здесь под действием электрического тока вибрации пластинок усиливаются и по другим проволокам передаются печатающим машинкам. Эти машины приводятся в действие постоянным током. Они заносят каждый звук на обыкновенную ленту, которая автоматически раскручивается действием часового механизма.
— Короче, — вскричал Арман, — вы обращаете разговор по телефону в телефонограмму…
— Именно. И мне приходится только ежедневно менять исписанные куски бумажной ленты, и у меня перед глазами появляются все интимные переговоры жителей города.
Журналист едва мог опомниться от изумления. Этот способ оставлял за собой все способы, которые употребляют все наиболее осведомленные газеты. Это было практическое осуществление возможности всегда знать настроение общества, его мнение по каждому вопросу.
Оллсмайн был очень доволен впечатлением, которое произвело на Армана его изобретение. Он дружески взял журналиста за руку.
— Свертки бумаги расположены под столом, — продолжал он свое объяснение. — Каждая лента имеет в длину около семисот метров, а ежедневно тратится семь метров ленты. Следовательно, лента заменяется ровно через сто дней.
— Все это очень понятно, — сказал Арман, — но чем же я-то могу вам быть полезным?
— Сейчас я объясню вам.
— Слушаю, слушаю!
— Видите ли, в чем дело, — начал Оллсмайн, инстинктивно понижая голос, — мое ежедневное присутствие на центральной станции может обратить на себя внимание. Вас же никто не знает, и, являясь сюда каждый день, вы не возбудите ничьих подозрений. Я надеюсь, что вы согласитесь взять на себя обязанность каждое утро отрезать куски бумажной ленты и передавать их мне…
— С удовольствием.
— Наш общий враг, Триплекс, умеет вести свои дела. Он не пользуется ни почтой, ни телеграфом. Следовательно, для сообщения со своими сообщниками он должен пользоваться телефоном. Значит, вы одобряете мою мысль?
— Вполне. И в доказательство этого, я немедленно вступаю в исполнение своих обязанностей ножницами.
Лаваред принялся обрезать концы бумажных лент и передавать их Оллсмайну. А тот с довольным видом стал свертывать их, надевать на них резиновые колечки и аккуратно складывать в свой портфель.
За двадцать минут Лаваред закончил эту работу и вместе с Оллсмайном они вышли из комнаты. Начальник полиции тщательно запер дверь, объяснил Арману секрет замка и передал ему ключ.
— С этой минуты — сказал он, — вы будете единственным начальником этого бюро. Я рассчитываю на вас, а вы вполне рассчитывайте на меня.
* * *Уже целых пять дней Арман ежедневно приходил на телефонную станцию, аккуратно собирал исписанные бумажные ленты и передавал их Оллсмайну. Но до сих пор начальник полиции не находил там ничего интересного. Неужели корсар Триплекс обходился даже без помощи телефона для сношения со своими подчиненными?
На шестой день Оллсмайн опять сидел у себя в кабинете и с видимым неудовольствием рассматривал принесенные ему Арманом ленты.
— Ничего, как есть ничего! — ворчал он.
Действительно, кроме коммерческих да семейных разговоров он не находил ничего нового в свертках.
«Примите пятьдесят кусков сукна номер семь», — читал он.
— К черту купцов!
«Крошка Коко очень доволен своим паяцем…» — продолжал он.
— К черту детей с их игрушками!
Но он мог сколько угодно поминать черта и все-таки не находил ничего, что бы касалось его смертельного врага. Наконец, взяв в руки последний сверток, но не сразу развернул его.
— К чему? — бормотал он. — Нет, прочту, — решил он, призвав на помощь всю свою волю. — Надо дело доделать до конца!
Один метр, другой, четыре метра ленты прошло уже перед глазами Оллсмайна, его лицо выражало утомление и скуку. Но вдруг молния сверкнула в его глаза. Он вскочил и вслух прочитал так взволновавший его разговор:
