Сергей Гомонов - Душехранитель
Точно! Они пересели не на ту ветку метро, увлеклись поцелуями в пустом вагоне — и их занесло бог весть куда, вышли на одной из последних станций. Это вам не Новосибирск с генеральной Ленинской линией и уже много лет строящейся (но пока все без толку) Дзержинской. А электричка была последней. Да и название нужной улицы оба забыли…
…Выскочили из вагона впопыхах, наугад. Оказалось — «Бибирево». Ренатка вспомнила Сусанина. Пошутили, решили идти ловить такси. Но на грязных ступеньках увидели перебирающего гитарные струны парнишку лет семнадцати и остановились. Рената очень любила песню «Вальс-бостон». Она была странной девчонкой: когда все ее сверстницы «умирали» по Шатунову и плакали по «Modern Talking», она слушала «Любэ» и Розенбаума. А парнишка играл и пел — ни для кого:
На ковре из желтых листьев в платьице простомИз подаренного ветром крепдешинаТанцевала в подворотне осень вальс-бостон,Отлетал теплый день и хрипло пел саксофон.
И со всей округи люди приходили к нам,И со всех окрестных крыш слетали птицы.Танцовщице золотой похлопать крыльями…Как давно, как давно звучала музыка та…
Как часто вижу я сон, тот удивительный сон,В котором осень нам танцует вальс-бостон…Там листья падают вниз, пластинки крутится диск,Не уходи, побудь со мной, ты — мой каприз!
Опьянев от наслажденья, о годах забыв,Старый дом, давно влюбленный в свою юность,Всеми стенами качаясь, окна растворилИ всем тем, кто в нем был, он это чудо дарил…
А когда затихли звуки в сумраке ночном —Все имеет свой конец, свое начало —Загрустив, всплакнула осень маленьким дождем…Ах, как жаль этот вальс, как хорошо было в нем!..
И Ренатка вдруг ни с того ни с сего затанцевала. На ней было сиреневое вечернее платье с легким палантином. Ее стройная фигурка закружилась между опустевших прилавков, среди обрывков газет и мусора. Точеные руки, раскинувшись, будто крылья колдовской птицы, подняли над головой трепещущую от сквозняка полупрозрачную накидку. И вся эта грязь, вся нелепость окружающей реальности не портила ее Танец…
— С днем рождения, Ник! — порхнув к нему в объятья, прошептала она. — Я не умею танцевать, но все равно, это — тебе!
А парнишка, не обращая на них внимания, играл и пел. Только теперь Николай понял, что лишь в тот день он был по-настоящему счастлив…
…Отряхнувшись от незваных воспоминаний, молодой человек вытащил кассету из автоответчика, переложил связку ключей в более теплую куртку, оделся и вышел из квартиры. Если Рената просила уничтожить сообщение, она просила не зря. Судя по зверству, с которым был убит средь бела дня Александр Сокольников, эта мера предосторожности не была лишней. И, разломив кассету в руках, Николай сунул перемотанные пленкой осколки в мусоропровод. Похоже, за Ренатой учинили нешуточную охоту.
Убедиться в этом Николаю довелось в тот же день, когда при выходе из офиса его остановил седой элегантный мужчина в длинном черном пальто, похожий на московского правительственного чиновника. Человек представился Константином и предложил Гроссману пройти в стоящий у кинотеатра «Мерседес». Николай понял, что все начинается.
— Простите, что отнимаю ваше время, — низковатым вкрадчивым голосом заговорил Константин, — но дело не терпит отлагательств. Я, знаете, по делу вашей жены, Ренаты Александровны Гроссман…
Афиша на фасаде кинотеатра сзывала всех на фильм «Парк Юрского периода». Ольга смеялась, что Гроссман внешне чем-то напоминает одного из героев блокбастера, зануду-ученого, и даже одевается подобным образом…
— Нас интересует ее местонахождение…
Странно: стоящий визави — единственный собеседник Николая, а говорит «нас». Либо он из органов, либо…
— Ничем не могу помочь. На днях меня самого вызывали для дачи показаний, и я уже сообщил все, что знал об этом деле… — и, подчиняясь властному жесту Константина, Гроссман сел в автомобиль.
— А что вам известно об этом деле, Николай Алексеевич? — «чиновник» запахнул пальто, подобрал полы, бережно усадил себя на водительское кресло и лишь после этого слегка прищурился, изучая Ника. — Повторите, будьте любезны, для меня…
Ну и взгляд у него! Словно жало скорпиона! Лучше отвечать, как оно есть, безо всяких завираний…
— Практически — ничего. Я вернулся из командировки, а тут таки повестка. Мне сказали, что тесть убит, жена пропала…
— И вы так спокойны? Не ищете супругу? — продолжал допытываться Константин.
— Вся беда в том, что мы с нею давно расстались. Официально мы не разведены, но живем порознь.
— Понятно. Тогда скажите, какие отношения были между нею и Александром Сокольниковым?
— При мне? Я ведь могу судить только о том, что было при мне. Потом — не интересовался…
— При вас так при вас…
— Она работала у отца. Менеджером. Ну, когда семья и работа смешиваются — сами понимаете… Стремилась к независимости и ничего не умела делать самостоятельно. Таким вот образом…
— И что?
— Бывало, ссорились они. Потом, я слышал, она свое дело открыла. На отцовские средства, конечно… Он для нее на все готов был.
— Долго просуществовало это ее «дело»? Да вы не бойтесь, голубчик, говорите! Это в интересах супруги вашей!
— Понятия не имею. Но, зная Ренату, думаю, что недолго…
— Александр Павлович посвящал дочь в свои проблемы?
— При мне — нет. Я какое-то время тоже работал у него, и при мне он ни с кем никогда не делился проблемами…
— Когда вы перестали с ним работать?
— Да уж пару лет назад, наверное. Ушел в другую фирму, и сейчас там же. Может быть, вам уже стало что-нибудь о ней известно?
Константин поглядел на него, затем понял, что Гроссман принимает его за человека из органов, и усмехнулся:
— Еще ничего не известно. Мы выясняем. Как, по-вашему, мог ли Сокольников доверить своей дочери нечто очень важное?
Николай задумался, пощипал кончик носа, покачал головой:
— Сомневаюсь я что-то… Очень сомневаюсь… Особенно если бы это чем-то угрожало ей… Нет.
— А почему вы решили, что ей должно что-то угрожать?
— Сопоставил.
— С обыском в ее квартире?
